Издание книги "Азиатская одиссея" Дмитрия Алешина

«Забайкалье было под контролем атамана Семёнова, а в Хабаровске заправлял всем атаман Калмыков. Оба этих джентльмена были «отъявленными убийцами, грабителями и распущенными мерзавцами», как справедливо говорил о них Грейвс. И сказать, кто из них хуже, невозможно – оба были одинаково отвратительны».

(«Азиатская одиссея»)

Происходивший из терских казаков Калмыков попал в Уссурийский край еще до войны. Он был принят местными казаками в свое общество и вскоре перевелся на службу в Уссурийское казачье войско. Как и Семенов это был человек большого личного мужества, подтверждением чего является орден святого Владимира и золотое Георгиевское оружие, полученные им в Первую мировую войну. Такие факты безусловно говорят о более сложной натуре атамана, чем было принято представлять в большинстве поздних мемуаров, делавших акцент на творимых им беззакониях. Это был человек с убеждениями, но без моральных ограничений в выборе средств для их реализации.

Как и Семенов, он начал вооруженную борьбу с красными до выступления чехов. В марте 1918 на пограничной станции Гродеково он объявил о создании Особого Уссурийского казачьего отряда и мобилизации казаков на борьбу с большевиками. В сентябре того же года с этим отрядом он занял Хабаровск, ставший затем его главной базой. Участок Транссиба, контролировавшийся Калмыковым граничил с зоной ответственности американского контингента под командованием генерала Грейвса. Воспоминания Грейвса, о которых мы уже рассказывали, затем и стали главным источником обвинений Калмыкова в зверствах. Кроме того, Калмыкова обвинял и Колчак, в материалах допросов которого есть свидетельства о преступлениях атамана.

По словам Колчака, главным источником дохода людей атамана была охота на торговцев опиумом, возивших свой товар по железной дороге. Людей, заподозренных в контрабанде, объявляли большевиками, расстреливали, а товар изымали.

По мнению многих современников именно из-за насилий Калмыкова над мирным населением Приморья и Приамурья партизанское движение приобрело там такой огромный размах.

В итоге деятельность атамана прекратили сами белые. В феврале 1920 под давлением частей, высланных в Хабаровск недавно возникшим в Приморье Правительством областной земской управы, отряд Калмыкова перешел по льду Уссури на китайскую сторону, и был там интернирован. Сам атаман вскоре погиб в китайском плену при попытке к бегству.

«Я вспоминал, как Керенский, новый лидер революционной России, разошелся с сильнейшим из своих союзников, казачьим генералом Корниловым. Ситуация была тревожной с точки зрения персональных амбиций главы правительства, и он бросился на поиски генерала, который не был бы знаком с особенностями его колеблющейся натуры. Он понял, что больше не может полагаться на военных вождей в европейской части России; но в далекой Сибири был один человек, беспринципный, но с идеями и с четким представлением, как их реализовать».

(«Азиатская Одиссея»)

Григорий Михайлович Семенов – одна из самых известных и одиозных фигур Гражданской войны, символ атаманщины в Сибири. С горсткой подручных, в число которых входил и барон Р.Ф. Унгерн-Штернберг он сколотил на пограничной станции Маньчжурия отряд и двинулся на Забайкалье, открыв в январе 1918 года первый фронт Гражданской войны – Даурский. Благодаря своим выдающимся организаторским способностям и личной храбрости он сумел в короткое время собрать под своим началом крупные силы и после упорной борьбы к осени 1918 взять под контроль Забайкалье.

Однако отличительными чертами атамана были не только храбрость (отмеченная орденом и Георгиевским оружием еще на германском фронте), но и огромное тщеславие, склонность к интригам и властолюбие. Всё это привело к очень натянутым отношениям с Колчаком, верховную власть которого он долго не хотел признавать.

Главной претензией, которую предъявляли Семенову сторонники Колчака было то, что он, обладая значительными ресурсами, за всё время войны не отправил на Восточный фронт ни одного солдата, и более того регулярно задерживал и реквизировал военные грузы, шедшие в Омск через контролируемый им участок Транссиба. Признавая справедливость такого упрека, следует, однако, иметь в виду, что армия Семенова, находясь далеко от главного фронта, вовсе не была тыловой. Строго говоря, тыла как такового у белых в Сибири вообще не было. Контролируя лишь узкую нитку железной дороги, на всем ее протяжении белые войска постоянно вели ожесточенную войну с партизанами. Признав верховенство омского правительства Колчака, Семенов при этом не получал от него никаких средств для содержания своих воюющих частей. Фактически Омск сознательно оставлял Семенова на «самообеспечении», лицемерно обвиняя его потом в реквизициях и грабеже населения.

Другим распространенным мифом в отношении атамана, раздуваемым более поздней советской пропагандой, являлась его якобы полная зависимость в политическом плане от японцев. Семенов безусловно плотнее других лидеров белых сотрудничал с японцами, но называть его марионеткой в их руках было бы несправедливо, его отношения с интервентами были намного сложнее. Идеи панмонголизма, продвигаемые атаманом, не находили большой поддержки у имевших свои виды на этот регион японцев.

Однако не меньшим мифотворцем в отношении своих действий, был и сам Семенов. Невероятный поначалу успех Унгерна в Монголии, сумевшего с горсткой казаков, очистить эту страну от многократно численно превосходящих сил китайцев, не давали покоя тщеславному атаману, растерявшему к тому времени всё, что он имел. И тогда, и позднее в воспоминаниях он всячески пытался убедить всех, что барон действовал по его указанию и по заранее разработанному им, Семеновым, плану. Это, конечно, не имело под собой оснований, но для многих, в том числе и тогда, в разгар событий, казалось правдой.

Периоды кровавых войн и социальных катаклизмов зачастую порождают зловещие типажи палачей, убийц и садистов, которые нередко оседают при каком-либо лидере, герое или правителе. Своей кровавой деятельностью эти люди могут серьезно дискредетировать своего хозяина или идею, которой служат. Барон Унгерн и его Азиатская конная дивизия во многом обязаны своей дурной славой полковнику Л. В. Сипайло (Сипайлову), начальнику контразведки и коменданту Урги

Вскоре Сипайло впал в немилость у Семенова и бежал на станцию Даурия, где базировалась дивизия Унгерна. Там он подвизался на том же поприще, но как человек новый был еще на вторых ролях. По-настоящему развернуться он смог только с началом похода барона в Монголию, где получил среди чинов дивизии прозвище «Макарки-душегуба».

Пользуясь служебным положением, Сипайло сводил личные счеты и преследовал корыстные интересы обогащения за счет своих жертв.

«Я вспомнил прощальный визит к полковнику днем ранее. Когда я пришел, у него была вечеринка для нескольких избранных друзей. <...> Полковник не обратил на меня внимания, поглощенный демонстрацией своей коллекции золотых часов и украшений. Каждый предмет он сопровождал рассказом о том, кому тот принадлежал, и какой смертью умер его прежний владелец».

(«Азиатская одиссея»)

Сколотив комендантскую команду из бывших служащих ургинской конторы Центросоюза, боявшихся обвинений в большевизме и готовых выполнить любой приказ, чтобы спасти свою жизнь, Сипайло развязал откровенный террор в отношении всех, кого подозревал в обладании крупными ценностями, своих личных врагов и тех, кто стоял на пути его домогательств к женщинам.

Вот как описывают его внешность очевидцы:

«Из под густых бровей холодно глядели неприятные бесцветные глаза. Проезжая мимо, он снял фуражку, чтобы вытереть пот с совершенно лысой головы. Мне сразу бросилось в глаза странное строение его черепа…». «Его тело постоянно судорожно извивалось и вздрагивало. При разговоре у него вырывались какие-то странные, неприятные звуки, на губах появлялась пена, лицо искажалось и передвигалось».

Офицеры дивизии неоднократно делали попытки избавиться от Макарки-душегуба, но тот обладал феноменальным чутьем на опасность и всегда в последний момент уходил от заготовленной ему западни.

С уходом барона в «поход на Русь» Сипайло, как комендант, остался в Урге. Когда возникла угроза захвата города красными, он со своими подручными бежал на автомобиле в сторону Маньчжурии, предварительно жестоко убив одного датского комерсанта, чтобы завладеть его деньгами.

В пути автомобиль Сипайлова был перехвачен остатками уходивших из Урги частей Азиатской дивизии и полковник почувствовал себя на волосок от гибели, понимая, что грозный барон больше не мог служить ему защитой. Он уже не был наводившим ужас комендантом Урги, превратившись в «жалкого старика, перепуганного насмерть, и желавшего лишь добраться до семьи». Унижениями и мольбами ему удалось избежать смерти и через несколько дней он попал в плен уже к специально высланному на его поимку китайскому отряду. В Хайларе китайцы его судили и приговорили к 10 годам тюрьмы. Известно, что Сипайлов отсидел весь срок и вышел из тюрьмы в 1932 году, после чего дальнейшая его судьба неизвестна.

Многие задаются вопросом, почему Унгерн держал при себе такого человека? Во время допроса в Троицкосавске барону задали вопрос о деятельности Сипайлова в Урге. Барон ответил, что ему было известно о сипайловских конфискациях и расстрелах, но слухи о насилиях над женщинами он назвал вздорными. Учитывая известные и подтвержденные факты наказаний, производимых Унгерном за подобные вещи, а также общий откровенный и честный к самому себе тон его показаний, такое вполне можно допустить. Но с другой стороны, о насилиях знала вся дивизия и пребывание одного лишь командира в неведении кажется странным. При этом известно, что он сам неоднократно избивал Макарку-душегуба и сажал его «на крышу».

Сипайло, несмотря на свою одиозность и ужасную, нечеловеческую сущность, явление типичное для своего страшного времени. Он явил собой всплеск озлобления и жестокости, одинаково характерный для любой из сторон Гражданской войны. При всём этом отчасти был прав полковник Торновский, сравнив его с «усердным стрелочником» при начальнике станции – Унгерне, который, несмотря на свои намерения избавиться от Сипайло, продолжал держать его при себе и не остановил (а возможно и не хотел останавливать) от произвола.

На руке у монгола висит знаменитый ташур, камышовая или бамбуковая палка, используемая,чтобы погонять скот - символ власти барона Унгерна, с которым он не расставался ни на минуту.

Зная свою вспыльчивость, барон не носил при себе другого оружия, чтобы в приступе неконтролируемого гнева, случавших с ним очень часто, кого-нибудь не убить. А вот ташура пришлось на себе отведать практически всем, лично соприкасавшимся с ним, чинам Азиатской Конной Дивизии, вплоть до ближайшего друга и соратника генерала Резухина.

По свидетельствам некоторых очевидцев, после бунта и убийства командира в бригаде Резухина, первое, что сделали люди, это собрали все имевшиеся в наличии ташуры и сожгли их.

Н.Н. Казагранди – человек, сыгравший роковую роль в судьбе автора «Азиатской одиссеи», его главный враг и обидчик, один из легендарных персонажей Гражданской войны. Сын итальянского инженера, приглашенного в Сибирь для строительства железнодорожных тоннелей на Транссибе, он начал военную карьеру в 1916 году, окончив курс Владимирского военного училища и выйдя прапорщиком в пехоту. В дальнейшем воевал на Рижском фронте, участвовал в обороне Моонзунда. После развала армии в 1917 году попытался вернуться домой в Сибирь, но не доехал и в Омске примкнул к одной из подпольных офицерских организаций, готовивших антибольшевистское восстание. Затем была долгая и героическая эпопея Гражданской войны, принесшая Казагранди большую популярность в Белом движении. Командование отрядом, затем полком и дивизией, затем был ад Великого Сибирского Ледяного похода. Потом плен, побег, создание партизанского отряда и отступление с ним в Монголию. Там, закрепившись в Бангай-хурэ (Ван-хурэ) отряд Казагранди вырос до второго по численности и силе после Азиатской Конной Дивизии Унгерна. Признав верховенство барона, Казагранди летом 1921 выступил в поход на Сибирь, согласно директиве, обозначенной в знаменитом «Приказе №15», хотя и не верил в успех этого безумного предприятия.

«Он был очень красив и силен, этот человек с итальянскими корнями, возомнивший себя казаком. Всеми силами он старался походить на знаменитого Стеньку Разина и бывал очень польщен, если наши казаки запевали при нем песню о легендарном атамане. Зная эту его слабость, казаки пользовались ей, когда им что-то было нужно от полковника».
(«Азиатская одиссея»)

Природа вражды, возникшей между Алешиным и Казагранди, не вполне ясна. Описанные обстоятельства выглядят неправдоподобно и оставляют стойкое ощущение недосказанности. Однако ряд деталей позволяет с уверенностью заключить, что это не вымысел, и автор действительно был в отряде полковника. Описание Алешиным моральных качеств Казагранди также единственное в своем роде и отдает сильной предвзятостью на почве личной неприязни. Большинство других людей, оставивших воспоминания об этом человек, характеризуют его совершенно по-другому. История их взаимоотношений остается одной из главных загадок книги.

«Когда нибудь выяснится правда, а всех, кто знал или соприкасался с полковником Казагранди, его смерть опечалила, и многие белые его оплакивали, так как погиб прекрасной души человек, убежденный борец за Белую идею и храбрый солдат».
(Н.Н. Князев «Легендарный барон»)

Обстоятельства смерти полковника Казагранди остаются до конца невыясненными. Алешин детально описывает эту историю, но документального подтверждения ей нет. После неудачного похода в Сибирь Казагранди отступил обратно в Монголию и, не желая далее продолжать бессмысленную авантюру, попытался уйти от Унгерн. Однако безумный барон не прощал дезертирства. Посланный в погоню за ним отряд сотника Сухарева выполнил приказ районе хребта Эгин-дабан, хотя сам после этого к барону тоже не вернулся.
Одно из стихотворений, приписываемых Арсению Несмелову:
Полковник Казагранди,
Не весел ты с утра.
Патронов нет в отряде.
Но есть ещё «Ура!»
Остаток белой силы
Не выветрен в песках.
Суровый блеск России
Сверкает на штыках.

…В кровавой круговерти
Туманятся хребты.
Эгин-дабан бессмертен.
Полковник, смертен ты.
Сыграй нам, Бога ради,
Трубы военной медь
Полковник Казагранди,
Сумей же умереть!
В хурэ свой клад зароешь
И потеряешь след.
Жестокие герои
Жестоких наших лет.
Вся Азия – темница.
Кровав её ковыль.
И жестью на ресницах
солёной Гоби пыль.
Дожить бы до расстрела.
Среди Эгин горба,
Чтоб ярой медью пела
Расстрельная труба.