Периоды
кровавых войн и социальных катаклизмов зачастую порождают зловещие типажи
палачей, убийц и садистов, которые нередко оседают при каком-либо лидере, герое
или правителе. Своей кровавой деятельностью эти люди могут серьезно
дискредетировать своего хозяина или идею, которой служат. Барон Унгерн и его
Азиатская конная дивизия во многом обязаны своей дурной славой полковнику Л. В.
Сипайло (Сипайлову), начальнику контразведки и коменданту Урги
О жизни
Сипайло известно немного. До русско-японской войны он работал на Забайкальской железной дороге. Вернувшись с фронта в чине прапорщика, вновь устроился работать железнодорожным служащим. В 1914 мобилизован, прошел всю войну. При Временном Правительстве возник в Чите в качестве агента «охранки». С началом Гражданской войны становится «обер-офицером военного контроля» или контрразведки атамана
Семенова. Уже тогда многие окружающие считали дослужившегося до подполковника
Сипайло психически нездоровым. Методы его работы отличались крайней и неоправданной жестокостью. Апофеозом кровавой деятельности подполковника стало убийство 31 заключенного на ледоколе «Ангара» во время похода семеновцев на подавление эсеровского мятежа в Иркутске. Людей просто выбросили за борт посреди огромной реки.
Вскоре Сипайло впал в немилость у Семенова и бежал на станцию Даурия, где базировалась дивизия Унгерна. Там он подвизался на том же поприще, но как человек новый был еще на вторых ролях. По-настоящему развернуться он смог только с началом похода барона в Монголию, где получил среди чинов дивизии прозвище «Макарки-душегуба».
Пользуясь служебным положением, Сипайло сводил личные счеты и преследовал корыстные интересы обогащения за счет своих жертв.
«Я вспомнил прощальный визит к полковнику днем ранее. Когда я пришел, у него была вечеринка для нескольких избранных друзей. <...> Полковник не обратил на меня внимания, поглощенный демонстрацией своей коллекции золотых часов и украшений. Каждый предмет он сопровождал рассказом о том, кому тот принадлежал, и какой смертью умер его прежний владелец».
(«Азиатская одиссея»)
Сколотив комендантскую команду из бывших служащих ургинской конторы Центросоюза, боявшихся обвинений в большевизме и готовых выполнить любой приказ, чтобы спасти свою жизнь, Сипайло развязал откровенный террор в отношении всех, кого подозревал в обладании крупными ценностями, своих личных врагов и тех, кто стоял на пути его домогательств к женщинам.
Вот как описывают его внешность очевидцы:
«Из под густых бровей холодно глядели неприятные бесцветные глаза. Проезжая мимо, он снял фуражку, чтобы вытереть пот с совершенно лысой головы. Мне сразу бросилось в глаза странное строение его черепа…». «Его тело постоянно судорожно извивалось и вздрагивало. При разговоре у него вырывались какие-то странные, неприятные звуки, на губах появлялась пена, лицо искажалось и передвигалось».
Офицеры дивизии неоднократно делали попытки избавиться от Макарки-душегуба, но тот обладал феноменальным чутьем на опасность и всегда в последний момент уходил от заготовленной ему западни.
С уходом барона в «поход на Русь» Сипайло, как комендант, остался в Урге. Когда возникла угроза захвата города красными, он со своими подручными бежал на автомобиле в сторону Маньчжурии, предварительно жестоко убив одного датского комерсанта, чтобы завладеть его деньгами.
В пути автомобиль Сипайлова был перехвачен остатками уходивших из Урги частей Азиатской дивизии и полковник почувствовал себя на волосок от гибели, понимая, что грозный барон больше не мог служить ему защитой. Он уже не был наводившим ужас комендантом Урги, превратившись в «жалкого старика, перепуганного насмерть, и желавшего лишь добраться до семьи». Унижениями и мольбами ему удалось избежать смерти и через несколько дней он попал в плен уже к специально высланному на его поимку китайскому отряду. В Хайларе китайцы его судили и приговорили к 10 годам тюрьмы. Известно, что Сипайлов отсидел весь срок и вышел из тюрьмы в 1932 году, после чего дальнейшая его судьба неизвестна.
Многие задаются вопросом, почему Унгерн держал при себе такого человека? Во время допроса в Троицкосавске барону задали вопрос о деятельности Сипайлова в Урге. Барон ответил, что ему было известно о сипайловских конфискациях и расстрелах, но слухи о насилиях над женщинами он назвал вздорными. Учитывая известные и подтвержденные факты наказаний, производимых Унгерном за подобные вещи, а также общий откровенный и честный к самому себе тон его показаний, такое вполне можно допустить. Но с другой стороны, о насилиях знала вся дивизия и пребывание одного лишь командира в неведении кажется странным. При этом известно, что он сам неоднократно избивал Макарку-душегуба и сажал его «на крышу».
Сипайло, несмотря на свою одиозность и ужасную, нечеловеческую сущность, явление типичное для своего страшного времени. Он явил собой всплеск озлобления и жестокости, одинаково характерный для любой из сторон Гражданской войны. При всём этом отчасти был прав полковник Торновский, сравнив его с «усердным стрелочником» при начальнике станции – Унгерне, который, несмотря на свои намерения избавиться от Сипайло, продолжал держать его при себе и не остановил (а возможно и не хотел останавливать) от произвола.