Детективный роман «Заповедник»: человек в дикой природе

Встретились со старшим научным сотрудником Дарвиновского музея Еленой Судариковой, чтобы обсудить роман «Заповедник», в частности людей, готовых посвящать свою жизнь природе, и сложности, с которыми они сталкиваются.

Елена Сударикова: Люди с каким складом ума уживаются в заповеднике?

Михаил Кречмар: Существуют две категории людей. Одни любят природу и идут в заповедник, чтобы лучше ее понимать. Это, как правило, экопросвященцы и научные сотрудники, которые хотят природе помочь. Другие работают в заповедниках просто потому, что надо где-то работать. Можно работать охранников в офисе, а можно — инспектором в заповеднике.

Елена Сударикова: Что является большей угрозой для сотрудников заповедника: государство или местные жители?

Михаил Кречмар: В России заповедники находятся под контролем государства, их защищает Москва. Местные власти, как правило, заповедники ненавидят просто потому, что не управляют этой территорией. Если бы управление отдали властям на местах, то вряд ли в России остался хотя бы один заповедник. Местные жители сотрудникам не враги, хотя среди них много браконьеров и нарушителей, и мудрость тех. кто работает в заповеднике, — находить с ними компромисс. Документально, по уставу, компромисса быть не должно, а без компромиссов нельзя, и людям приходится как-то выкручиваться. И вот постоянному поиску этих компромиссов и посвящен этот роман.

Оформить предзаказ романа можно по прямой ссылке

В Гадюкино, как и во всех подобных островах цивилизации (Хорев предпочитал называть их изолятами), был и свой энтузиаст-краевед — старик Гурий Квасневский, сосланный за общую гнилость на дальний кордон.

Как подавляющее большинство подобных краеведов, Квасневский знал про окрестности всё — не в последнюю очередь и потому, что значительную часть этого всего он сам и выдумал. Тем не менее по приезде Хорева на дальний кордон Квасневский на всего его вопросы предпочёл сосредоточенно отмолчаться — то ли просто из пакостности характера, то ли не желая марать себя сотрудничеством с руководством, то ли не стремясь давать этому руководству дополнительных знаний, справедливо полагая, что любая информация есть оружие.

Впрочем, краевед Квасневский был не одинок в этом крае.

В Барадаше обитал другой краевед, заслуженный учитель Первухин, который, впрочем, всегда был в лютых контрах с Заповедником, потому что считал, что Заповедник как организация стоит на защите класса эксплуататоров и создан для угнетения бесправного сельского населения, с чем небезуспешно справляется.

Короче, Первухин был явный и не скрывающийся марксист. Однако при этом Первухин придерживался точки зрения, что марксизм марксизмом, но во всём мире должны объединяться не только пролетарии, но и интеллектуалы. И именно с целью испытать, достоин ли новый научный директор Заповедника быть допущенным в этот круг, Первухин и согласился на рандеву в придорожном кафе «Козерог».

Хорев поставил перед заслуженным учителем полбутылки кизлярского коньяка (ибо Первухин был не только интеллектуален, но и алколюбив) и приготовился слушать. Приняв стакан на грудь, Первухин принялся говорить, и остановить его не виделось никакой возможности. Говорил он обо всём: о чжурчжэньских городищах; гигантской каменной черепахе, обнаруженной возле Несурайска; небывалом тайфуне 1974 года, смывшем целый ряд жилых домов вдоль речного берега в Барадаше; генерале Устинове, герое Советского Союза, командовавшем танковой дивизией в начале 1980-х годов и отремонтировавшем за счёт части сельскую школу; массовом выплоде подёнок летом 1991 года; архиве детских рисунков из церковноприходской школы рубежа девятнадцатого и двадцатого веков, чудом сохранившемся усилиями предыдущего директора и нынешнего завуча Лапыниной…

Но ни слова не сказал о Красном Утёсе. Хорев, наскучив посконно-домотканным краеведением, прямо сказал ему, что на Утёсе, по его данным, в начале прошлого тысячелетия располагались сакральные чжурчжэньские склепы и святилища, уповая на то, что краевед кинется разоблачать вымыслы и суеверия невежественных односельчан, — но мимо. Единственное, что из этого произошло благополучного, что краевед заткнулся, жеманно сослался на дела и ушёл, засунув недопитую ёмкость себе за пазуху.

Оформить предзаказ на "Заповедник"

Ничто не способно всполошить сельскую округу так, как неосторожно ведущиеся расспросы, поэтому Хорев постарался вести их нечасто и очень аккуратно. Как-то знакомый травник в Немчиновке, к которому Виктор иногда заезжал, чтобы выяснить, где ещё в окрестностях Заповедника произрастают те или иные местные растения, после того как Хорев поделился с ним семенами какого-то особо редкого дикорастущего пиона, в ответ на вопрос, собирал ли он когда-либо травы на Красном Утёсе, загадочно заметил: «Каменный Амба».

И тоже более ничего не сказал.

Если опираться на популярную литературу, то можно решить, что «амба» было в Крае популярное название тигра, пришедшее из одного из аборигенных языков. Вся приключенческая и краеведческая литература о юге Дальнего Востока была полна бесчисленными мудрыми амбами, олицетворявшими дух тайги. Однако за годы жизни в этих местах Хорев практически никогда не слышал его в качестве синонима видового названия тигра. Местные люди почему-то всегда говорили о тигре в женском роде («тигра»), иногда в ход шло жаргонное прозвище «матрас», подразумевающее общую полосатость объекта. «Амба» же в Крае чаще всего использовалось в его жаргонно-матросском значении — как в рассказах Бориса Полевого. «Ну вот, выхожу из пивной — и их семеро сразу. Ну, амба». «Тачло слетело с трассы на ста двадцати. Размазалось по деревьям. Всем, кто в салоне, сразу амба». Так что с коннотацией этого слова Хорев был знаком почти исключительно в таком значении.

Как ни странно, выручил его всезнающий Козькин. Вообще, Козькин был исключительно здравомыслящим человеком. Как это, в общем-то, и положено сельскому менту, дослужившемуся в сорок лет до капитанских погон и не спившемуся до скотского состояния, несмотря на все изысканные соблазны, которые ему в изобилии подкатывала местная жизнь. Ну и к тому же привычка мыслить по уставу здравомыслию тоже способствовала.

Поэтому, когда Хорев спросил его о том, связано ли что-то у местных с Красным Утёсом, тот задумался, а потом вдруг сказал. — Да местные здесь про любую херню всякую херню говорят. Но вот в верховьях Вангугайки лес испокон веков не рубили. Как-то залезли лесорубы со стороны Несурайска, и кончилось там всё плохо.

— А что плохо?

— Ну, плохое случилось, — подивился непонятливости собеседника Козькин.

Так как в местных окрестностях было очень немного того, что можно было при желании охарактеризовать как «хорошее», Хорев недоумевающе промолчал.

— В общем, задавило там мужиков, — снизошёл до объяснения участковый.

Постепенно Хорев вытащил из Козькина всю историю, в том виде, в каком её воспринимал простой милиционер.

Действительно, из соображений природосбережения, каких-то местных суеверий или просто по труднодоступности несколько урочищ в самых верховьях рек, подходивших к Системе, никогда не трогались вырубками. Но лет восемь назад ушлые люди пробили дорогу через невысокий перевал со стороны Ханкайской низменности и затащили туда нехитрое лесосечное имущество: хреновый бульдозер, вагончик со скарбом, несколько бочек солярки.

— Я так и не понял, были у них бумаги на это место или нет, — рассеяно сказал капитан. — Участок не наш, и заявлений оттуда нам не поступало. Такшта для нас всего того, что случилось, вроде как и не было. Но мы много слышали. И года через четыре пацанчик оттуда к нам перевёлся, он на место выезжал, всё сам осматривал.

— Так что было-то?

— Их что-то раздавило.

— ?

— Да так. И это был не бульдозер. У них у самих бульдозер треснул. То есть треснул блок двигателя и прямо в трансмиссию вдавился. Трактор чуть не на полметра в землю вошёл.

— А с людьми чего?

— Люди все в вагончике спали. Вагончик тоже раздавило, причём так, что доски в доски вдавились. От людей, считай, ничего не осталось.

— Может, ночью на танке кто пьяный наехал? Кругом военных частей понатыкано…

— Не. На танке туда не проедешь. Неоткуда и незачем. Если уж на тракторе туда еле забрались, какой там танк. И следов от танка не было.

— А какие были?

— Да вроде никаких не было. А вроде даже и были, — неясно ответил Козькин, что было для него нетипичным.

— ?

— Будто оползень прошёл. Хотя ему взяться там неоткуда. И трактор, и вагон словно кусками скал утюжили. Во всех вмятинах каменная крошка была. Этот… базальт, или чего у нас тут есть, по-моему. Я до сих пор не пойму, — Козькин огляделся в поисках спасительного стакана или бутылки, — на первый взгляд, будто скала откуда-то поднялась и на ихний стан опустилась. И снова на место встала.

— А на второй?

— В лесу следы были. Вот точно так же — не то чтобы следы, но следы. Дерева свежесломанные. То тут, то там. То будто валун съехал по склону. А самого валуна нету. И Система…

— А что Система?

— Прорыв был. Такой, настоящий прорыв. Не кабан запутался или олень, скажем. А всю проволоку вынесло в одну сторону, всё заграждение — а оно там глубиной метров двадцать. Столбы повалились. И на КСП следы — будто камни падали, причём немаленькие, со стол размером…

— А погранцы что?

— Да как всегда — ничего. Граница — дело секретное.

Посмотреть все лоты

Через полтора километра Судетов сделал стойку, как хорошая легавая собака. Пробежал чуть вправо, влево, и наконец пошёл по какой-то совсем малозаметной стёжке между огромных разлапистых папоротников.

На этой стёжке следы людей стали заметны гораздо чаще.

- Здесь ходят, - вполголоса сообщил Фёдор. - Наверное, схрон у них там.

Действительно, следы привели к скальнику и упирались в него. Судетов немного помедлил, потом оттащил в сторону груду веток, небольших упавших деревьев и всякой лесной трухи, по-видимому, нападавшей сверху со скалы.

Под скалой обнаружилась изрядная впадина, а в этой впадине невысокая дверца, которая прикрывала какой-то лаз.

Хорев и Судетов разошлись по сторонам, так, чтобы не стоять напротив входа, потом Судетов потянул посохом дверцу на себя. Это была обязательная предосторожность для того, чтобы защититься от настороженного в укрытии самострела.

Выстрела, однако же, не последовало, и товарищи один за другим, согнувшись чуть ли не вдвое, зашли в искусно замаскированное убежище. Убежище представляло собой микроизбушку, с большим мастерством вписанную между пятью огромными валунами. Притолокой ей служил огромный ствол ильма. На первый взгляд, ствол этот был результатом естественного лесоповала, однако исследователи быстро поняли, что его спилили в другом месте и прикатили сюда специально.

Вообще она выглядела как вставленный в нишу равносторонний треугольник из бревенчатых стен, в одной из которых была дверь. Потолком служил каменный свод. Места в землянке было очень мало: каждая сторона треугольника была два метра, и почти всю её площадь занимали предельно грубые дощатые нары. В углу под отверстием между скал из камней, обмазанных глиной был сложен примитивный очаг. На нарах лежали большие конденсаторы и пара раскуроченных свинцовых аккумуляторов. Под досками же друзья обнаружили два громадных сачка, бесчисленное множество крючков из алюминиевой проволоки и несколько банок с полупрозрачной жидкостью и надписями на китайском языке.

- Лягушатники и электроудочники, - сплюнул Судетов.

Лягушатники и электроудочники относились к самой презираемой и мерзостной касте браконьеров. Во флаконах хранилась какая-то абсолютно смертоносная китайская отрава, при попадании которой в реку всё мгновенно всплывало вверх брюхом. Потом добытчики вычерпывали дохляк сачками из ям и на перекатах. Таким образом добывались, в основном, лягушки, которые сушились и продавались китайцам для их мистической восточной медицины. За не очень большие, но вполне ощутимые для сельского человека деньги. Электроудочкой же глушилась рыба в ямах на продажу.

Оформить предзаказ на "Заповедник"

Хорев сложил сухие ветви в очаге и поджёг. Вопреки ожиданиям, помещение не заполнилось густым и вонючим дымом, а его весь потянуло в малозаметную трещину над очагом.

Судетов не поленился и залез на скалу, где обнаружил, что дым выходит под корнями высокого тополя и тянется вверх по стволу. Затем вернулся и поковырял потолок ножом.

- Сажи сантиметр, наверное, - хмыкнул он. - Явно, не эта шпана современная столько накоптила.

Хорев тем временем осмотрел углы.

- Рублено качественно. Из лиственницы, которая здесь не растёт. Привезли откуда-то. Неведомо когда.

- Да, этому схрону может быть чёрт знает сколько лет, - покачал головой Судетов. - Лиственница гниёт медленно, даже в тутошнем гнусном климате.

- Вообще, это ж надо было придумать такое. Особенно, с дымоходом. Интересно, он естественным путём возник, или это ушлые граждане его так расковыряли?

- Да был уже такой, наверное, как его расковыряешь-то? Кто-то очень давно, думаю, нашёл эту нишу с дырой в потолке и приспособил под укрывище. Надо будет археологам сказать, пусть копнут пол. Наверняка много интересного расскажут. Возможно, со времён чжурчженей этот схрон функционирует. А то и ещё раньше.

Они вышли на божий свет, щурясь на солнце.

- В общем, надо Петровичу в охрану об этом месте сказать. Может, они и вытопчут жуликов здешних. И хрен его знает, сколько таких нор по здешним сопкам позапрятано.

Выбрать бонус по своему вкусу