История и культура ранних кочевников Евразии вызывает неизменный интерес. Его подогревают скупые данные греко-латинских и китайских письменных источников о суровых обычаях воинственных всадников; случающиеся изредка открытия неграбленых курганов, поражающих воображение богатством и варварской роскошью погребального инвентаря; наполненное необычайной экспрессией и причудливыми образами искусство номадов. Удивительны судьбы племен, достигавших в своем бурном движении из глубин Азии Геркулесовых столпов и Северной Африки. А что же известно о кочевниках Согдианы, как греки называли страну, расположенную в самом сердце Азии и оказавшуюся в IV в. до н. э. частью империи непобедимого Александра? До обидного мало: что они принимали участие в борьбе с войсками македонского царя; что в конце III в. до н. э. их полчища стояли на границе Согдианы и Греко-Бактрийского царства, угрожая его захватить; что под именем Кангюй вели себя гордо и дерзко по отношению к империи Хань. Многолетние археологические раскопки погребальных курганов, оставленных номадами вокруг Самаркандского и Бухарского оазисов, позволили получить лишь некоторое представление об их погребальных обрядах и материальной культуре: предметах вооружения и быта. Настоящий прорыв случился в 1981 г., когда в одном из курганов Орлатского могильника, в 50 км к северо-западу от столицы Согдианы — города Самарканда, были найдены несколько выточенных из костей пластин с великолепными гравированными изображениями сцен сражений и охоты. Впервые перед зрителем предстал истинный облик всадников Кангюя – закованных в броню витязей и лихих охотников. Подробному изучению данных находок посвящена предлагаемая книга.
Дж. Я. Ильясов
«Кочевники в Согдиане. Историко-культурный контекст орлатских находок»
Ранние кочевники Евразии… Под этим названием принято объединять киммерийцев, скифов, саков, сарматов, гуннов и другие племена, населявшие в древности огромные пространства степей, лесостепей, гор и предгорий, раскинувшихся от Монголии до Причерноморья. Что проходит перед мысленным взором, когда вы слышите эти слова? Бескрайние степи, по которым конные пастухи гонят свои бесчисленные стада? Будто сросшиеся с конем лучники, осыпающие врага дождем стрел, от которых нет спасения? Жестокие завоеватели, волнами накатывающиеся на мирных земледельцев и горожан, сжигая дотла цветущие оазисы? Воинственные всадники, украшающие себя и своих лошадей скальпами и пьющие вино из чаш, сделанных из черепа поверженного в бою противника? Разбросанные по Великой степи огромные курганы, насыпанные над погребениями племенных вождей и царей? Поражающий воображение богатством и «варварской» роскошью погребальный инвентарь из этих курганов?
Да, все это — верные ассоциации. Именно такими кочевники и их обычаи предстают в немногих сохранившихся до наших дней древних хрониках. А что говорят нам они о кочевниках Согдианы, как греки называли страну, расположенную в самом сердце Азии и оказавшуюся в IV в. до н. э. частью империи непобедимого Александра? Попробуем разобраться.
Письменные источники, как принято называть древние надписи и документы, можно разделить на две части:
1) подлинные надписи, сохранившиеся со времени их создания, например, знаменитая Бехистунская надпись царя Дария I Ахеменида (годы правления 522–486 гг. до н. э.). Она высечена на скале в 521–518 годах до н. э., на стометровой высоте, и содержит тексты на древнеперсидском, эламском и аккадском языках. Известны и другие надписи ахеменидских царей, в которых упоминаются интересующие нас кочевники (Персеполь, Накш-и Рустем).
2) письменные источники, дошедшие до нас в виде переписывавшихся из поколения в поколение копий. Примеры: священная книга зороастрийцев Авеста, сочинения древнегреческих, римских, китайских, сирийских, армянских историков и географов.
Если следовать принятой сейчас датировке времени жизни пророка Заратуштры и, соответственно, древнейших частей Авесты в диапазоне от 1200 г. по 800 г. до н. э., то упоминание в них противостоящего оседлым иранцам народа, известного как «туры с быстрыми конями», можно считать древнейшим упоминанием среднеазиатских кочевников. Именно от этих легендарных туров происходит используемое до сих пор книжное наименование среднеазиатского региона — Туран. В Авесте сказано и о «Сугуде, второй из 16 наилучших стран, созданных Ахура Маздой», верховным божеством зороастрийцев.
Из надписей эпохи Ахеменидов, имеющих более конкретную дату, мы узнаем о трех племенах, ведущих кочевой образ жизни и обитавших в Средней Азии. Это сака тиграхауда («саки с островерхими шапками»), сака хаумаварга («саки, варящие хаому») и сака тйаий пара Сугдам («саки, которые за Согдом»). Об их расселении ученые спорят на протяжении многих десятков лет, помещая эти племена в разные регионы Средней Азии. В свое время выдающийся исследователь среднеазиатских древностей Б. А. Литвинский собрал мнения коллег о локализации сако-массагетских племен, и получилось около 40 вариантов. По его собственному мнению, сака тиграхауда, идентичные массагетам Геродота, обитали в западной части Средней Азии, то есть в Приаралье и Прикаспии; сака хаумаварга (амиргии) — в Бактрии и в Алайской долине, то есть, на юго-востоке Средней Азии; а саки, которые за Согдом, — по средней Сырдарье. Он также коснулся этимологии наименования сака. Его выводили и из древнегреческого слова «щит», и из иранских «собака» и «олень», объясняли в значении «кочевой», «могучие мужи». Но ни одна из этих этимологий не является на сегодняшний день общепризнанной.
Персидские цари, оставившие письменные свидетельства своих контактов с кочевниками, сталкивались с ними непосредственно, ибо вели тяжелые войны против них. В ряде источников, например, у «Отца истории» Геродота (484–423 гг. до н .э.), говорится, что сам основатель империи Ахеменидов, могущественный Кир / Куруш, прозванный Великим (годы правления 559–530 гг. до н. э.), погиб, пытаясь завоевать земли свободолюбивого племени массагетов, возглавляемых воинственной правительницей Томирис (Геродот, I, 214). Дарий I, возродивший мощь империи после целой серии восстаний и мятежей, в одном из походов на саков также едва не лишился и своей армии, и жизни. Это случилось, когда сакский пастух по имени Сирак (Ширак), обещав показать кратчайший путь в земли саков, завел войско Дария в безводную пустыню (Полиен, VII, 12).
Другой поход Дария I на саков тиграхауда в 519 г. до н. э. был более успешным. Вот как об этом сказано в Бехистунской надписи:
«Говорит Дарий царь: затем я с войском отправился против Страны саков. Затем саки, которые носят остроконечную шапку, выступили, чтобы дать битву. Когда я прибыл к реке, на ту сторону ее со всем войском я перешел. Затем я наголову разбил часть саков, а другую часть захватил в плен… Вождя их по имени Скунха взяли в плен и привели ко мне. Тогда я другого назначил их вождем, как на то было мое желание. Затем страна моей стала».
В результате часть сакских племен подчинилась персам; они были обязаны платить дань и присылать свои военные отряды для участия в войнах, которые Ахемениды вели с греками. Так, известно об участии 1000 дахов и 2000 массагетов в битве при Гавгамелах (331 г. до н. э.), когда Александр окончательно разгромил армию Дария III Кодомана (336–330 гг. до н. э.) (Курций, IV, 12, 6). Арриан называет даев, служивших под командованием персидского военачальника, а также саков — «скифское племя из тех скифов, которые живут в Азии, они не подчинялись Бессу, а были непосредственными союзниками Дария» (Арриан, III, 8, 3). Это замечание Арриана говорит о том, что не все сакские племена были покорены Ахеменидами. Сохранив свою независимость, они установили союзнические отношения с последними.
Благодаря непосредственным контактам персов с саками, помимо текстов, до нас дошел другой бесценный источник информации, а именно — изображения сакских вождей и воинов. Так, на рельефе, высеченном на Бехистунской скале и сопровождаемом процитированной выше трехъязычной надписью, в самом конце вереницы пленённых мятежных правителей можно увидеть вождя острошапочных саков Скунху. А на рельефах, украшающих дворец для приёмов, построенный по повелению Дария I в Персеполе, в числе данников, прибывших ко двору из всех концов империи, саки тиграхауда представлены с дарами: конем, парой драгоценных браслетов и всадническим костюмом. Облик шестерых воинов стандартизирован: мы видим бородатых длинноволосых людей одетых в островерхие войлочные или кожаные шапки, кафтаны и ноговицы, вооруженных луком (глава делегации) и короткими мечами — акинаками — пристегнутыми к поясу и правой ноге. На территории современной Турции найдены и другие изображения ахеменидского времени, показывающие сражение персов с острошапочными саками.
Из письменных источников известны названия и других кочевых племен — абиев, апасиаков, асиев, дербиков, сакаравлов — обитавших в Средней Азии и являвшихся подразделениями крупных племенных групп, которые персы обобщенно называли саками, а греки — скифами. «Персы ведь всех скифов зовут саками» - сказано у Геродота (VII, 64). Эти племена, в союзе со Спитаменом — героем согдийского сопротивления — активно участвовали в сражениях с вторгшимися в Бактрию и Согдиану в 329 г. до н. э. войсками Александра Македонского. В разных источниках они именуются и скифами, и массагетами, и дахами (Арриан, III, 28, 10; IV, 5, 4–8, 6, 1). Крайняя северо-восточная точка, до которой дошел Александр в Трансоксиане — как греки называли земли к северу от Окса / Амударьи — район современного города Худжанд в Таджикистане. Там ему пришлось переправиться на правый берег Яксарта / Сырдарьи и использовать орудия, мечущие стрелы, чтобы отогнать «скифов», то есть «саков, которые за Согдом», подальше от реки и достроить город Александрия Эсхата (Крайняя) (Арриан, IV, 4).
После предательского убийства Спитамена и подчинения македонцами среднеазиатских земель здесь образовались так называемые Верхние сатрапии (Бактрия и Согдиана). В результате длительной борьбы наследников Александра, умершего в 323 г. до н. э. в Вавилоне, эти земли стали частью владений Селевка I (306–281 гг. до н. э.), одного из его полководцев. Чтобы укрепить контроль над восточной частью царства, Селевк отправил своего сына и соправителя (с 295 г. до н. э.) Антиоха в Верхние сатрапии, где около 293 г. наблюдались активность и волнения кочевых племен и оседлого населения. Антиох по матери был внуком Спитамена, героически сопротивлявшегося македонскому завоеванию; для наведения порядка в приграничных со степью районах он направил туда военную экспедицию под командованием полководца Демодама. Последний вновь переправился на правый берег Яксарта, где установил алтарь в честь Аполлона Дидимейского (Плиний, VI. 49). Примерно на полвека ситуация стабилизировалась, но около середины III в. до н. э. Верхние сатрапии отложились от Селевкидского царства, и наместник Диодот в 239 г. до н. э. провозгласил себя царем. Так появилось государство, сыгравшее важную роль в сложных культурно-исторических процессах, названных историками эллинизацией Средней Азии. Согдиана освободилась от власти греко-македонцев около 230–225 гг. до н. э., и главной движущей силой в этих событиях были номады, которые в 206 г. до н. э. стояли на границе Согдианы и Бактрии, угрожая захватом всех восточных владений греков, занятых междоусобной борьбой.
Что еще мы знаем о Кангюе и о кочевниках в Согдиане? Сведения, датируемые от II в. до н. э. до V в. н. э., содержатся в китайских источниках. В «Хань шу» (конец I в. н. э.) даны любопытные характеристики Кангюя, показывающие сложность взаимоотношений двух стран и политический вес «кочевой империи».
Сообщая о прибытии в свиту императора Чэн-ди (36–6 гг. до н.э.) сына правителя этой страны, источник подчеркивает, что из-за своей отдаленности от Хань Кангюй «держится оскорбительно независимо и надменно», его правитель горд и дерзок, ни за что не соглашается совершить коленопреклонение перед императорскими послами, а чиновников, прибывших из Хань, на пирах сажает ниже послов Усунь и всех других. Наместник / духу Го Шунь, занимавший эту должность в 20-х годах до н. э., советовал отослать обратно кангюйского царевича, так как присылка его ко двору — это всего лишь хитрый предлог для налаживания торговли. Ни в коем случае не нужно впредь принимать послов из Кангюй, чтобы четко показать —
Хань не желает иметь дело с царствами, не соблюдающими заведенный церемониал. Но налаживание дипломатических отношений, видимо, имело важное значение, так как еще во время агрессии Хань против Дайюани/Ферганы в 104–101 гг. до н. э., Кангюй выступил, хотя и пассивно, на стороне дайюаньцев. Поводом к войне, развязанной императором У-ди, стал отказ продать ему породистых скакунов и убийство посла. Активную роль Кангюй сыграл и в событиях 42–36 гг. до н. э., когда в его восточную часть переселился хуннский правитель Чжичжи-шаньюй, враждовавший со своим братом шаньюем Хуханье и Ханьской империей. В 84 г. н. э., согласно лаконичным указаниям «Хоу Хань шу» (V в. н. э.),
Кангюй снова посылает свои войска против ханьских войск, на этот раз в помощь правителю Шулэ / Кашгара. Здесь же говорится о том, что «в то время Кангюй и Юэчжи заключили династический брак и сблизились», что, конечно, способствовало росту могущества государства в конце I в. н. э. Важной является информация о подчинении ему царств Яньцай и Янь, расположенных к северу. Эти данные активно используют сарматологи, так как в очень краткой характеристике, приводимой Фань Е, сказано, что владение Яньцай переименовалось в Аланьляо и состоит в зависимости от Кангюя. В Яньцае / Аланьляо, или даже в самом Кангюе, исследователи видят прародину аланов, племени, сыгравшего важную роль в истории Римской империи.
Еще одно владение, упоминаемое в «Хоу Хань шу» как подчиненное кангюйцам — Суи, оно давало славных лошадей, крупный и мелкий рогатый скот, виноград и разные плоды. Его ассоциируют с Согдианой.
Кочевники Кангюя дольше сохраняли свой образ жизни, хотя с первых веков н. э. у них начался период оседания в городах, формировавшихся вдоль речных русел на границах со степью. Древние оазисные центры Согдианы и Хорезма выплачивали им дань, но имели прямую выгоду от подчинения сильному государству, обеспечившему стабильность и безопасность караванных путей. Судя по находкам к северу от Сырдарьи замечательных памятников письменности — жженых кирпичей с вырезанными до обжига надписями — уже в первых веках новой эры в Кангюе использовали письменность, возникшую на основе арамейской и получившую название согдийской. Это прямое свидетельство включения территории Согдианы в состав Кангюйской державы.
На границах оазисов Согдианы, там, где орошаемые земли переходили в степь, пустыню или предгорья, располагались цепочки и скопления курганов с погребениями кочевников, которых хоронили в подбойных или катакомбных сооружениях и снабжали всем необходимым для загробной жизни.
Курганы — последнее прибежище и могущественных вождей, и рядовых воинов — стали тем бесценным археологическим источником, который дополнил реальными артефактами сведения древних летописей. Однако многолетние археологические раскопки погребальных курганов, оставленных номадами вокруг Самаркандского и Бухарского оазисов, позволили получить лишь некоторое представление об их погребальных обрядах и материальной культуре: рядовых предметах вооружения и быта, скромных украшениях и использовавшейся керамике. Изученные курганы оказались довольно бедны на образцы искусства, что не позволяло уверенно судить об уровне художественной культуры оставивших их кочевников. Но в ходе работ руководимого Г. А. Пугаченковой Мианкальского отряда Узбекистанской искусствоведческой экспедиции Института искусствознания Министерства культуры УзССР, осенью 1981 г., случился настоящий прорыв
«Кочевники в Согдиане» – книга, посвященная историко-культурной интерпретации одной из самых замечательных находок в археологии Узбекистана. Несмотря на то, что этому открытию уже более сорока лет, и невзирая на то, что рассматриваемым здесь объектам посвящено большое количество научных и научно-популярных публикаций, эти артефакты, как и в момент их волнующего открытия в одном из курганов в Самаркандской области, по прежнему вызывают неизменный интерес как ученых, так и любителей древностей в самых разных странах мира. Речь идет о наборе выточенных из костей пластин, найденных в разграбленном в древности парном погребении из кургана № 2 Орлатского могильника, расположенного в 50 км к северо-западу от Самарканда.
Чем же интересны эти пять пластин, которые были частями так называемого наборного пояса? Весьма скромные по материалу, особенно в сравнении с золотыми, серебряными и даже бронзовыми поясными наборами, которые не раз находили в кочевнических погребениях Великой степи, орлатские пластины, как их принято называть, ценны, а говоря точнее, бесценны, благодаря своему декору. Безымянный мастер, живший и творивший около двух тысяч лет назад, покрыл их поверхность великолепными гравированными изображениями, которые являются не только истинными шедеврами древнего искусства, но и неоценимым источником самой разнообразной информации по этническому облику, прическам, костюму, вооружению, конскому снаряжению и убранству, боевым и охотничьим приемам номадов, а также о животном мире степей и предгорий. Гениальный художник изобразил все это с такой чрезвычайной точностью, что для своего времени и для своей территории, имея в виду всю Среднюю и Центральную Азию, этому источнику нет равных. По крайней мере, до новых открытий артефактов подобного уровня. И это — отнюдь не авторское преувеличение, а вполне объективный взгляд на имеющуюся ситуацию.
Повторим, Орлатские пластины — бесценный источник для самых разнообразных данных, способный намного обогатить наши знания о прошлом. Но есть проблема. Со времени находки пластин в 1981 г. и публикций первого их исследователя Г. А. Пугаченковой, среди специалистов развернулась дискуссия по всем основным вопросам, возникающим при изучении этих уникальных объектов.
Например, идет спор о назначении пластин, предлагаются варианты: нагрудные украшения или накладки колчана; украшения панциря; покрытие сумочки; пряжки конского подпружного ремня; поясной набор.
Другой спорный вопрос: датировка. Разброс дат, предлагаемых разными авторами, от II–I вв. до н. э. до IV–V вв. н. э., то есть, в пределах 6–7 столетий.
Для части исследователей пластины и их декор — это, безусловно, произведения городского мастера, работавшего, вероятно, на заказ для кангюйских степняков. Для других они, без сомнений, образец искусства кочевников.
И наконец, выразительные орлатские персонажи — жестокие воины и лихие охотники — по понятиям специалистов представляют собой самые разные кочевые этносы: кангюйцев, саков, сакаравлов, юэчжей, аланов, хуннов и эфталитов. Кто-то видит в них даже китайцев.
Помимо споров по этим, основополагающим для правильной интерпретации пластин вопросам, имеются также разногласия по поводу различных крупных и мелких деталей, тщательно воспроизведенных мастером.
Активные научные дискуссии естественны при изучении подобного рода уникальных находок. Однако в данном случае разброс мнений, в частности, о назначении и о датировке пластин, настолько велик, что сводит на нет всю неординарную информативную ценность орлатских пластин. Очевидно, что одно дело, когда опираясь на них специалисты пишут об облике, вооружении, конском снаряжении и т. п. номадов, участвовавших в «штурме Греко-Бактрии», и совсем другое, если все это приписывается эфталитам, вышедшим на историческую арену на несколько столетий позже!
Данная работа была задумана автором как подведение итогов дискуссий, продолжавшихся четыре десятилетия. Цель и задача предпринятых усилий заключается в том, чтобы как можно более подробно описать находки и предоставить эту информацию всем заинтересованным в ней читателям, изложить свои взгляды на существующие проблемы, а также дать свои ответы на означенные выше основные вопросы. С тем, чтобы орлатские пластины могли стать полноценным источником ценной информации о кочевниках в Согдиане.
Об Авторе
Ильясов Джангар Явдатович
археолог, кандидат искусствоведения,
зав. Отделом истории искусств Института искусствознания
Академии наук Республики Узбекистан
Родился 16.11.1961 г., Ташкент, Узбекистан.
- 1968–1978 Средняя школа, г. Ташкент.
- 1978–1983 Ташкентский государственный университет, Исторический факультет, Кафедра археологии.
- С 1 ноября 1983 Ст. лаборант, мнс, нс, снс Отдела истории искусств Института искусствознания, Ташкент.
- 1984 – наст. время Раскопки на археологических памятниках
- Сурхандарьинской, Самаркандской и Ташкентской
- областей Узбекистана (Дальварзинтепа, Будрач,
- Кампыртепа, Дабиль-Курган, Тилля-Булак,
- Кургантепа, Орлатский могильник, Каршовултепа).
- 1995–1996 Стипендиат Центра по изучению Шелкового пути,
- Нара
- (Research Centre for Silk Roadology, Nara, Japan).
- 1998 Защита кандидатской диссертации «Художественный
- металл Саганийана Х – первой половины XI в.».
- 2000–2003 Стипендиат Фонда Александра фон Гумбольдта,
- Германия (Музей этнографии им. Линдена, Штутгарт,
- Восточный семинар Тюбингенского университета).
- 2009–2010 Приглашенный профессор Бамбергского университета
- Имени Отто Фридриха, Бамберг, Германия.
- 2015–2016 Сотрудник проекта «Хорасан – страна восходящего
- солнца», Бамбергский университет, Музей этнографии
- им. Линдена, Музей исламского искусства (Берлин).
- С мая 2017 г. Ведущий научный сотрудник Отдела истории искусств
- Института искусствознания, Ташкент.
- С февраля 2022 г. Заведующий Отделом истории искусств Института искусствознания, Ташкент.
8 проектов