Обложка для книги "Люди, принесшие холод"

(Как и обещал – небольшой кусок из книжки. Словосочетание “как шведы под Полтавой” прочно вошло в русский язык, но мало кто задумывался – а что было с этими шведами после Полтавы? Вот об этом и пойдет речь в этом совсем небольшом отрывке).

Шведские пленные появились в России после сражений под Полтавой и Переволочной. Всего в этих двух блестящих «баталиях» было взято в плен порядка 22 тысяч человек, а если считать всех гражданских, придворных, женщин, сопровождавших шведскую армию, то вполне наберется тысяч двадцать пять. Как все мы помним со школы, после победы Петр пригласил пленных генералов в свой шатер, а потом, на праздновании победы, поднял тост «за своих учителей» в ратном деле.

«Письмо домой». Рисунок шведского художника Göte Göransson из книги Оберга и Йорансона «Каролины».

Увы, но любая гулянка рано или поздно заканчивается, сменяясь неизбежным похмельем. Так и для наших пленных – славословия и празднование чужой победы быстро закончились, и начались нелегкие будни военнопленных.

По велению Петра всем пленным должно было выплачиваться жалование, им разрешалось заниматься ремеслами, а желающие могли перейти на русскую службу. Желающих, надо сказать, оказалось довольно много – только в первые недели около 6 тысяч пленников (в основном иностранные наемники, и шведы из рядовых и унтер-офицеров) принесли присягу Петру, поступили на службу России и влили толику европейской крови в русскую нацию. Отказавшихся примкнуть к победителям расквартировали по городам средней полосы: в Ярославль, Ростов, Новгород, Владимир, Муром, на оружейные заводы в Тулу, в Арзамас, Симбирск, Вологду, Архангельск, Уфу, Чебоксары…

Большая шведская колония оказалась в Казани и соседнем Свияжске; они-то, собственно, и испортили все окончательно.

Как написали бы сегодняшние следователи, некий капитан Рюль, содержавшийся в Свияжске, вступил в преступный сговор с капралом драбантов Курселем, и они задумали побег. Да не простой, а массовый. Пользуясь тем, что в обоих городах пленные содержались абсолютно свободно и могли передвигаться по городу без караула, подельники начали агитацию среди офицеров. Вскоре к заговору присоединилось более 150 «золотопогонников», и – главная удача – удалось распропагандировать все три полка, которые были приставлены присматривать за пленными. То, что охранники в полном составе влились в ряды заговорщиков, объясняется просто: по извечной русской безалаберности гарнизон Казани и Свияжска составили недавние боевые товарищи пленных. А именно — три немецких драгунских полка, после Днепровской капитуляции перешедшие на русскую службу. Русских войск в городах практически не было – только небольшие отряды, расквартированные в казанском кремле и центре Свияжска.

Заговорщики намеревались в условленный час выступить одновременно, перебить русских, захватить арсеналы и казну, и, соединившись, пробиваться в Польшу, навстречу шведской армии под предводительством генерала Маршалка. Но все, конечно, закончилось так, как заканчиваются девять заговоров из десяти — за день до выступления шведский адъютант Бринк прибежал к коменданту Свияжска и всех сдал.

Дальше – понятно. Рота в ружье, полная боевая готовность, гонцы за подкреплениями во все окрестные города, Курселя, Рюля и еще 12 активных участников заговора в кандалы и в каменный мешок. Десятерых потом расстреляли, капитан Рюль отсидел в оковах в подземелье девять лет на хлебе и воде, но таки выжил, вернулся вместе со всеми в Швецию, и еще дотянул там до 65-летнего возраста.

Ну и сами понимаете — во избежание подобных недоразумений в будущем все шведские «каролины» (так в Швеции называли всех вояк из армии Карла XII) сменили географию проживания. И место вышеперечисленных городов заняли совсем другие: Томск, Кузнецк, Енисейск, Туруханск, Красноярск, Иркутск, Нерчинск, Якутск, Селенгинск, Илимск, Киренск, Вятка, Соликамск, Чердынь, Кай-городок, Яренск, Тюмень, Туринск, Пелымь, Верхотурье, Космодемьянск, Сургут, Нарым, Березов, Тара, ну и, конечно, Тобольск.

И дело даже не только в заговоре – гораздо серьезнее было то, что русско-турецкие отношения обострились предельно, и Турция (на территории которой, напоминаю, и нашел убежище Карл XII) объявила войну России. Держать в изрядной близости к предполагаемому фронту огромную «пятую колонну» мог только безумец. Поэтому Петр, резонно рассудив, что велика Россия, и есть в ней места, откуда отступать просто некуда, отправил всех каролинов (за исключением высшего командного состава, оставшегося в Москве) в Сибирь. Охранять, мол, вас все равно некому – в армии каждый человек на счету, а оттуда не удерете. Пробиваться оттуда в Швецию через половину континента даже вашему буйному королю в голову бы не пришло, а все остальные пути ведут к диким ациатцам, у которых вам русский плен великосветской ассамблеей покажется.

И, надо сказать, это невиданное в Европе чудо – тюрьма без стен и решеток, с полной свободой, и полной же невозможностью побега — досаждала, похоже, шведам больше всего. Ну как так, нас здесь несколько десятков боевых офицеров, пара сотен солдат, а охраняет нас какая-то инвалидная команда! Инвалидная в прямом смысле – на охрану обычно выставляли солдат, уволенных из действующей армии по старости, увечью или болезни, а то и вовсе местных жителей или крестьян. Так, 21 марта 1710 года в Сибирский приказ из Вятки поступила челобитная солдата Кузьмина, которого пленный капитан Стакелберг не только ударил по лицу, порвал одежду, но и приказал нести себя из бани на руках. А капитан Келер с товарищами избили дьячка Воскресенской церкви Алексея Зеленина.

Вообще, с местными шведы сходились трудно – слишком уж сибирская жизнь отличалась от привычной шведской, с кофе и газетами. Вот как описывает эту проблему исследовательница Галина Шебалдина: «Первые годы пребывания шведских ссыльных в Сибири были трудными еще и потому, что культура, быт и нравы европейцев сильно контрастировали с укладом жизни местного населения. И те, и другие воспринимали поведение друг друга как дикое и непристойное. Шведские мемуаристы весьма красочно описывали пьянство русских, особенно в праздники. В эти дни ссыльные старались не выходить на улицу и запирали двери. Местные же, в свою очередь, осуждали чрезмерно вольное поведение ссыльных по отношению к женщинам. В острог сажали только за попытку заговорить с русской женщиной на улице. Недопонимание и неприятие друг друга, безусловно, влияли на отношения между ссыльными и местным населением, но не были основной причиной столкновений между ними. Решающее значение имел тот факт, что местные жители волею обстоятельств вынуждены были участвовать в содержании военнопленных: нести караульную службу, размещать их в своих тесных жилищах, делиться пищей, нести дополнительные налоговые тяготы».

Впрочем, главной проблемой были вовсе не отношения с местными. Главной проблемой стало выживание.

Россия платить офицерам перестала, а пожертвований из Швеции приходило все меньше и меньше. В начале 1714 года неформальный глава вынужденных эмигрантов граф Пипер разослал всем своим подопечным письмо, где прямо сообщил, что «касса пуста и остается только надеяться на короля и Господа Бога», добавив, что денег уже не хватает даже на покупку вина для причастия и медикаменты.

Люди выживали, кто как мог. Многие пошли на русскую службу, и на это даже перестали косо смотреть, осуждали только тех, кто переходил в православие. Бедолаги жаловались в письмах, что «многие из нижних и высших офицеров принуждены у мужиков работать, также от нужды женились графы и бароны на старых финских бабах и их дочерях только для того, чтобы добыть себе хлеба». Трудились кто на что горазд. Собирали хворост и сведения о Сибири, делали горшки и географические открытия, открывали неизвестные Европе народы и кукольные театры (первый театр в Сибири, кстати). Практически все вспомнили былые умения и детские забавы, о которых на военной службе забыли, казалось бы, навсегда.

Опять процитирую Галину Шебалдину: «Ротмистр Георг Малин был не только поэтом, описавшим многие эпизоды своей сибирской ссылки в стихах, но и ювелиром и художником. Ротмистр Фридрих Ликстон, отбывавший ссылку в Верхотурье, покупал качественную тонкую кожу, из которой шил кошельки и перчатки. Каролины занимались изготовлением серебряной посуды и прочих предметов роскоши. Наибольшего успеха в этом деле достиг Юхан Шкруф. Его изделия были настолько качественны и красивы, что губернатор Гагарин приказал отправлять купленные у мастера поделки в госказну. Поручик Александр Борман делал гравюры, ротмистр Нирот писал картины. Поручик Эрик Улспар резал фигуры из кости так искусно, что князь Гагарин преподнес Петру Первому в подарок изготовленные каролином шахматы. В начале 1713 года в Тобольск из Верхотурья прибыли ротмистр фон Кунов и лейтенант Лейоншольдт, которые вместе с тобольским пленником Фэнриком Магнусом Сильверхельмом заключили договор об изготовлении… игральных карт. Были среди пленных врачи, переводчики, учителя, портные, гувернеры, садовники… Но наиболее популярным занятием среди каролинов, как офицеров, так и рядовых, было самогоноварение и изготовление пива».

Вообще читать биографические справки пленных шведов донельзя интересно. Судьба пробует людей на излом и все ведут себя по-разному.

Корнет шведской кавалерии, Лоренц Ланг, попавший в плен под Полтавой, идет на русскую службу. С прошлым рвет решительно – Швецию даже в мыслях закрывает для себя навсегда, принимает православие, меняет имя на «Лаврентий», становится офицером русского инженерного корпуса, и вскоре ввязывается в Большую игру на китайском направлении. Становится уникальным специалистом по Китаю (где тихая Швеция, и где тот недвижный Китай!), шесть раз ездит туда с дипломатическими миссиями, несколько лет живет в Пекине в качестве дипломатического агента. Умер в Сибири статским советником и иркутским вице-губернатором.

Драгунский капитан Бернгардт Мюллер оказался в Тобольске. Чем-то приглянулся знаменитому церковному деятелю, митрополиту Сибирскому и Тобольскому Филофею (Лещинскому), будущему святому, канонизированному в 1984 году. Принял участие в организованной митрополитом миссионерской экспедиции к остякам (хантам). Потом еще раз, потом еще… Потом увлекся миссионерством и изучением остяков настолько, что путешествовавший по Сибири брауншвейг-люнебургский резидент Вебер писал в своих записках: «Один шведский обер-лейтенант, также сосланный по некоторым причинам даже за Сибирь к остякам, теперь живет там очень хорошо. Он приобрел такую любовь туземцев, что они снабжают его всем, что только ему нужно, и во всех делах своей земли спрашивают его совета. Лейтенант этот говорил Блюеру, что он охотно закончил бы там и жизнь свою, если бы только семейству его было дозволено приехать к нему». Тем не менее, в Швецию Мюллер все-таки уехал, и в 1720 году в Берлине отдельным изданием вышла его книга «Жизнь и обычаи остяков».

Капитан барон Горн еще в начале Северной войны во время перестрелки в Литве получает ранение в голову. С того света его вытащил верный слуга Лидбом – в самом прямом смысле вытащил из кучи сваленных в груду мертвых тел, и выходил. Под Полтавой – второе ранение, плен, ссылка в Соликамск. И опять бы смерть, на сей раз голодная, кабы не верный Лидбом: до поступления на службу к господину барону он был хорошим седельником. Изготовлением седел Лидбом и кормил их обоих все эти годы, а господин барон бегал по Соликамску, истошно голося на варварском наречии: «Сетла!!! Каму сетла! Кароши сетла!!!». К чести господина Горна, полностью залезать на шею к слуге он упрямо не хотел, поэтому в комплекте с седлами предлагал еще и кривоватые корзины, самолично плетеные господином бароном из соликамского ивняка. В Швецию они вернулись в 1722 году, барон еще 20 лет служил, потом вышел в отставку, поселился в родовом имении, рядом с которым построил хутор, назвав его «Соликамском». Лидбом же был из слуг отчислен с негодованием, и возведен в ранг лучшего друга. На всех обедах вплоть до своей ранней смерти он восседал по правую руку от барона, несмотря на демонстративное неудовольствие аристократической родни.

Корнет Эннес взят был в плен при Переволочне, сидел в Тобольске, 10 лет. В детстве матушка, которой бог дал одних сыновей, скучая по дочке, научила последыша ткать на ручном станке. Вскоре по Тобольску поползли слухи о новом мастере, и сам князь Гагарин, оценив тканные Эннесом кошельки и чапрак, заказал ему для большой залы шелковые обои с золотыми и серебряными цветами. Материал и инструменты заказчика, оплата — по рублю за каждый локоть. Условия царские, но объемы – непосильные для одного. Корнет сколотил ткацкую бригаду из лучших боевых товарищей: ротмистра Маллина и корнетов Горна (не родственник) и Барри, которых и начал обучать «бабскому» ремеслу. Через несколько лет изделия их гремели по всей Сибири, и компаньоны разбогатели настолько, что каждое воскресенье могли устраивать благотворительные обеды для дюжины своих товарищей, которые, на свое горе, не знали никакого ремесла, и посему бедствовали. По возвращении в Швецию Эннес женился и дожил до 95-летнего возраста, не забывая в каждой вечерней молитве благодарить покойную «муттер» за науку.

Голландец Генрих Буш, уроженец Горна (не родственник!), много лет был матросом, дослужился до корабельного плотника, но за какую-то провинность был списан на берег. По пьяному делу в кабаке завербовался в шведскую армию, попал — несмотря на поговорку «моряк сидит на лошади, как собака на заборе» — в кавалерию. Дослужился до капрала, в плен попал в 1706 году у Выборга. Сидел сначала в Тобольске, потом князь Гагарин, прослышав (все пьянка проклятая!) о бурном прошлом военнопленного, отправил его работать по специальности – на Тихий океан. Отряд под предводительством казака Козьмы Соколова, в котором и шел Буш, прибыл 23 мая 1714 года в Якутск и отправился оттуда 3 июля в Охотск. Там под руководством бывшего корабельного плотника казаки построили судно из осины и березы (другого дерева не нашли) и несколько лет занимались исследованиями побережья Камчатки. Жить «на самом кончике России» голландцу на удивление понравилось. Полностью обрусел, в скучную Голландию возвращаться отказался, по крайней мере в 1736 году еще жил в Якутске, где с ним встретился историк Миллер и расспрашивал о путешествии на Камчатку.

Капитан Филипп Иоган Табберт после Полтавского сражения благополучно перебрался через Днепр, но не нашел среди спасшихся своего брата. Вернулся за ним на левый берег и попал в плен (брат, как выяснилось через 20 лет, переправился ниже по течению). Был отправлен вместе с другими пленными сперва в Москву, а затем в Тобольск. Неуемная его натура проявилась еще по дороге. В городе Хлынове, как свидетельствуют документы Вятского приказа, 24 мая 1710 г. были задержаны двое шведов, которые гуляли за городом. Это были капитаны Иоган Табберт и Иоган Шпрингер, причем они не просто гуляли, они плыли на плоту и осматривали окрестности… Показания об их прогулке давал известный капитан Врех, ставший впоследствии основателем знаменитейшей школы в Тобольске». Впоследствии Табберт погулял по всей Сибири, и стал одним из самых знаменитых ее исследователей. Все тринадцать лет плена он потратил на изучение неизвестной Европе страны. Его слова «Мы знаем о Сибири не больше, чем остяки о Германии» были, увы, абсолютной правдой. А достижения капитана в изучении Сибири — столь впечатляющими, что Петр лично предлагал ему пост главного картографа русской империи. По возвращении в Швецию Табберт был возведен в дворянское достоинство и принял фамилию фон Страленберг. А публикация в 1725 году карты и описания Сибири вызвали в Европе такой фурор, что еще века полтора каждый автор, пишущий об Азиатской России непременно ссылался на работу пленного шведа.

Но, наверное, самая удивительная судьба досталась доходившему в Тобольске от скуки и бескормицы штык-юнкеру Юхану Густаву Ренату, которому впервые в мировой истории удалось связать в один узелок историю шведов и монголов…