Всем добрый вечер!
Новые тексты постепенно прибавляются к той сотне, что уже есть в этом издании. И вот готова новая история про удивительно добродушную женщину Александру Николаевну Лапину. И я хочу для всех вас ее опубликовать! Спасибо, что вы с нами и поддерживаете это издание!
Итак, интервью с Александрой Николаевной, Екатеринбург, 2016 год.
Я помню этот день, это было воскресенье, жара, мы на Шарташ купаться пошли. А обратно идем, ливень. По радио объявили, что началась война, все ревут. У нас за одну ночь всех мужчин забрали.
А потом я тоже думала, что делать…
Сейчас вот нет такого энтузиазма, а раньше был. Я думала, что надо пойти как-то тоже на фронт. Рост у меня 149 см, я маленькая, - смеется, - а училась я в техникуме связи на первом курсе. Пошла работать, какая тут учеба. А на почте увидела объявление, что записывают в армию. Я пришла и говорю, что я хочу защищать Родину, возьмите меня на фронт. А я подошла к окошечку, меня еле видно из него, макушка торчит только, а мне сверху, кто там? Куда же вы такая маленькая. – Ну дак, может, пригожусь где-нибудь.
Взяли меня, - смеется Александра Николаевна.
И с октября месяца 1941 года уже была на фронте под Ленинградом.
Меня в голову ранило, 18 лет мне было, маленькая девочка была. Страшно было, когда ранило. Это было под Ленинградом, во время бомбежки. Осколок попал в голову.
После ранения даже не лежала в госпитале. Его все время бомбили, часть нашу разбомбили, кто остался, отправили на переформирование. Голову завязали, так с забинтованной головой и поехала под Саратов. А там осень золотая, лес лиственный, идешь, красота такая. Нас там сформировали в 29 батальон.
Потом поехали на Украинский, затем второй Белорусский фронт и до Берлина.
Нас сразу в армии стали учить на радистов. Азбуку Морзе я выучила, передаю, а принимать не могу. Оказывается, у меня совершенно нет музыкального слуха. Из-за этого я осталась живая. Работала связистом. Точка-тире принимает на слух, кто слышит. И если бы я слышала, меня бы радисткой бросили в тыл. У меня подружку так бросили, пока висела с парашютом, ее расстреляли. И меня бы расстреляли. А по телефону то я все слышала.
Я, когда маленькая была, у нас свой дом был, а мне так петь хотелось. Вот я полы мою и пою «Широка страна моя родная», громко так пою, довольная. Прибежала соседка, спрашивает, что случилось, почему ты кричишь.
Александра Николаевна спела свою маленькую песенку о своих сегодняшних больных ногах и рассмеялась «Хорошо пою?!».
Погибали в основном связисты, конечно. Страшно было, очень страшно. Но тогда как-то не чувствовала, каждый день можно было смерть ждать.
Ребята бегали ближе к фронту, я, телефонистка, соединяла. Держали связь. Все время связь, связь, связь.
А когда будете писать книгу, нарисуйте меня: 149 роста, на мне были навьючены стеганные штаны, я одену, карманы в руки и телогрейка. Шинель, а если летом, то шинель в скатку. Большущий телефон, противогаз, вещь-мешок, ружье со штыком выше меня.
Сколько же это весит? – Не знаю, носила))
Я помню, однажды, нас отправили монтировать сто-номерной коммутатор. И мы, когда приехали, со мной были семь мужчин – кабельщики. Нас расселили в школу. В одной ее половине были танковые снаряды, а в другой мы. Нам дали много сгущенки и пельмени. Мы поели, пить нечего, пошли за водой. А там колодцы-журавли, только подошли, ведро налили, и нас давай обстреливать. Мы бегом бежали. Я так испугалась… И за целую ночь я сто-номерной коммутатор смонтировала. Это же сколько проводов. Не спала. Ребята всю ночь копали кабель. Все сделали и уехали.
А потом как-то нас послали на Западную Украину, старик с ружьем и я. Шли, никого нет совсем, и поле ржи. Высокая, выше меня, стучит колос на ветру, колос крупный. Дошли до развилки, прошли пять домов, попросились ночевать, нас никто не пустил. А в шестом доме старушка пустила. Потому что там бандеровцы были, и если кто солдата пустит, всю семью перестреляют. Я помню, спала со старухой на кровати не раздеваясь, а он как бы охранял нас в сенках. Утром, слышим, идут, дом до нас не дошли немцы. Это шел уже 1944 год.
Потом замерзала я еще. Это было чуть подальше, Былогое. Нас послали целый вагон сухарей отвезти. Я с ружьем и еще кто-то со мной. Он перекурить ушел, а я одна осталась. Дверь была открыта. А ведь это вокзал, поезда все время формируются. Меня куда-то в вагоне укатили, он меня долго не могу найти. Сильные были морозы. Я так замерзла, стою, чувствую, что уже сознание теряю. И вдруг какой-то жулик залез, хотел утащить мешок сухарей. Я упала, он испугался, да еще ружьем его ударила, он убежал. А когда упала, очнулась, заорала, и меня нашли. В сторожку, раздели до гола и спиртом натирали.
Контузия тоже была под Ленинградом. Нас послали за хлебом в часть. Мы пошли, бомбежка. Все разбомблено, некуда спрятаться. Я встала в угол, а от удара он на меня упал, придавило сильно, но выкарабкалась. Но я оглохла и целый месяц не слышала. Никому не говорю, стыдно, а все смеются, и я смеюсь.
А потом был какой-то сильный испуг, и я заговорила.
Страшно было, начальники насиловали, ведь.
Я помню, под Саратовом мы формировались. Я на посту стояла. А там лес, волчьи глаза горят. Зима была. И вдруг девочка такая красивая была из Сибири, голубые глаза, длинные волосы, комиссар изнасиловал, она сошла с ума, в ночной рубашке шла прямо по снегу. И вот я увидела, выстрелила, чтобы меня услышали, прибежали, потом ее домой отправили.
Не помню, где мы были, нары сделали нам. Лежит командир. Вызвал Нину, а мы уже все знаем зачем, лежим. А кто знает, чья очередь будет. А она там как заорала, мы все в голос заревели. Страшно было.
А скажи кому-то про начальника, он тебя расстреляет и все. И стреляли, никто не за кого не отвечал. У нас многие девочки на 4-5 месяце беременности уезжали домой.
Я служила с октября 1941 и только в мае 1946 вернулась, нас в Берлине оставили. После Берлина в Москву приехали. Нас оставили монтировать станцию К-7 (Кремлевская), в Кремле, так страшно) везде солдаты стоят с ружьями, везде: по коридору, у каждого кабинета. А потом не дай Бог, если ты что-то перепутаешь в проводах, считалось, что ты шпион, сразу бы расстреляли.
- Как в Берлин зашли, помните?
Мы прилетели в Берлин, потому что части вошли с боем, а мы уже на самолете, в центральный аэропорт. Парни то девчонок давно не видели, окружили нас, обрадовались.
Я была тогда секретарем у начальника связи оккупационных войск в Германии 4 месяца. Нужно было записывать, кого-то вызывать. Пытался меня однажды изнасиловать, я всю морду ему расцарапала. Маленькая, но сильная была. Боролись мы с ним. Я ревела, как мне стыдно, я всю войну прошла, никто не обидел, а вы, говорю ему. Все ему сказала, как-то я вырвалась, прыгнула на балкон, сейчас заору, а он стрелять. Я так перепугалась. А потом он много извинялся, что так поступил со мной. Я ушла, заболела, температура была, просто лежала. Послал мне коробку конфет и клубники, и вот такой, исцарапанный, поехал на Потсдамскую конференцию.
А я работать больше не стала.
В сам День Победы я была в Берлине.
Мы уже знали, что война закончилась. А 9 мая немцы говорили, «Гитлер капут». Там был Жуков, он был у нас в штабе. Я обслуживала всех командующих. И меня отправили к нему, у Жукова коммутатор не работал. Я починила, все проверила, стала закрывать, шуруп упал под стол, пока я его искала, шарила, и Жуков заходит. А я вылезаю из-под стола, он: «Откуда такая прелесть?», я ему отчиталась, что все теперь работает. Он говорит: «Да, я люблю связистов, много они нам помогли, досталось тоже им. Я все время девочек молоденьких жалел.» Ну вот так поговорила с ним, а там все с ума сходили, почему он так со мной долго разговаривает.
А он мне потом премию дал, я на нее купила часы.
Училась вечером в техникуме, иду домой, парень на встречу спрашивает, сколько времени, я руку подняла посмотреть, а он часы сорвал. И все… подарок Жукова на этом кончился.
Была и любовь на фронте.
Всю войну я дружила с Васей Франковым. Я ему воротнички пришивала, он пел хорошо. Я стою на посту, он мне поет. Подарил мне песню «Не брани меня родная», а я ему подарила свою фотографию. И сейчас эта фотография в интернете гуляет. Никак не могу узнать, кто же ее выложил. А с Васькой так и не встретились, не знаю, жив ли он. Я помню, он такой высокий был, как бомбежка, он меня на руки и бежать. И я до сих пор помню, когда от бомбежки бежишь, ног прямо не чувствуешь, как летишь. От страха такое было.
А еще у этого начальника в Берлине был шофер Пашка. Первая моя любовь. Дружили мы, а потом он мне сказал: «Будь моей женой». А мне чего, 22 года, ой он меня оскорбил, - иронизирует над собой Александра Николаевна. – Нужно было выйти замуж в Берлине. В Москве можно было остаться, многие остались, а я нет, домой надо было. Вот Свердловск – мой родной город. Нужен он мне сейчас?!
Вернулась, пошла на второй курс связи, поступила на работу в штаб техником связи, ремонтировала станцию. Техником закончила, а на диплом меня не отпустили. И так нет диплома. Закончила потом еще радиотехникум.
Молодежи сейчас надо любить свою Родину, как мы любили!
Сейчас не хотят в армию, хотя всего один год, а мы сами добровольно шли.
Нас так воспитали, что любить надо Родину.
А сейчас хорошо живется.
#живыелегенды #ветераны #победа
