Издание книги "Азиатская одиссея" Дмитрия Алешина

Рассказывая о об истории Гражданской войны в Сибири невозможно обойти стороной фигуру есаула Кайгородова, пожалуй, единственного крупного вождя белых в Монголии, оставившего о себе добрую славу в воспоминаниях всех, кто с ним сталкивался.

Родившийся в Горном Алтае сын русского крестьянина-переселенца и местной женщины-теленгинки до Первой Мировой Войны был человеком очень мирных занятий, учительствовал, служил таможенным чиновником. Однако, попав в действующую армию, обнаружил в себе новое призвание. С фронта вернулся офицером и полным Георгиевским кавалером. Затем проделал типичный для многих не принявших революцию военных путь возвращения в Сибирь, участие в подпольной офицерской организации, затем вступление в армию Колчака. В 1919 году Кайгородов возвращается на родной Алтай, где быстро приобретает известность и популярность среди войск и населения. С развалом восточного фронта и бегства колчаковских войск начинается самый яркий период его жизни. Отступив с небольшим отрядом в Монголию, он оседает в окрестностях Кобдо, где его отряд начинает пополняться русскими беженцами, бегущими как от большевиков из России так и от начавшегося китайского террора в самом Кобдо. В отличие от Унгерна, Кайгородов не страдал маниакальной подозрительностью и не устраивал кровавых расправ по малейшему подозрению или навету. Вскоре со своим серьезно укрепившимся отрядом он занял Кобдо и взял под контроль обширные территории монгольского Алтая.

Дальнейшая эпопея Кайгородова, включающая его противостояние с отрядом красного командира Байкалова, «поход на Русь», согласно директиве «Приказа №15» Унгерна и длительную партизанскую войну в горах Алтая, вполне может посоперничать по насыщенности с историей Азиатской Конной Дивизии.

По описаниям есаул был высок ростом, широкоплеч и обладал огромной физической силой. Единственный, кажется, из всех белогвардейских вождей он сумел до конца ладить с монголами, не допуская никаких реквизиций, грабежей и карая всякие случаи насилия в отношении местного населения. Бескорыстный, заботившийся горячо о своих партизанах, он пользовался большой популярностью среди нижних чинов отряда, особенно инородцев. Политические вопросы мало интересовали Кайгородова. Он не задумывался особенно над тем, во имя каких принципов бороться с большевиками, являвшимися для него воплощением абсолютного зла, угнетавшего родной Алтай. Надо сначала побороть это зло, а дальше будет видно, что делать - такова была бесхитростная политическая концепция есаула. Монархических идей Унгерна он явно не разделял, являясь больше патриотом своего края, нежели единой и неделимой России. Только с приходом Бакича с красными знаменами он принял ориентацию последнего, официально объявив себя сторонником и борцом за демократические начала, попранные большевиками. В сущности же, он был глубоко безразличен к демократическим лозунгам, возвещенным официально особой программой, им утвержденной, программой на основах весьма левого радикализма, близкого к программе партии левых эсеров.

Как и всех остальных лидеров белых в Монголии Кайгородова сгубила вера в неизбежность восстания населения России против большевиков. Все они по-разному относились к Унгерну, почти все критически оценивали стратегический план его «похода на Русь» летом 1921, но никто не сомневался в том, что население готово поддержать их и только ждет повода, чтобы восстать против ненавистной красной тирании. Эта вера в конце концов и сгубила легендарного вождя партизан Алтая.

«Мы собрались в круг, и, обсудив вопрос, тайным голосованием приняли решение двигаться на запад на соединение с отрядом Кайгородова в горах Алтая. <…> Все были бодры и веселы. И действительно, для веселья были причины: вскоре мы должны были оказаться вне досягаемости когтей барона – на Алтае, в Золотых Горах, таинственной стране, чья история таит много загадок, а легенды складываются в большой сказочный эпос. Алтай стал нашей мечтой, нашей песней, нашей навязчивой идеей».

(«Азиатская одиссея»)

"В Монголии очень мало того, что можно назвать настоящими дорогами: по большей части это просто тропы, размываемые дождями и заросшие травой. В таких обстоятельствах человек начинает остро чувствовать своё одиночество, но сила и красота пейзажа вскоре побеждают уныние.

Голодный, я с завистью смотрел, как волки гонят антилопу, а орлы охотятся на грызунов. Однажды я поймал дрофу, дикую степную индейку. Они весят около сорока фунтов и с трудом отрываются от земли. Я также ловил голыми руками много рыбы на мелководье. Жареная на костре, она была невероятно вкусной - или, быть может, так мне казалось. Монголы не рыбачат и не охотятся. Если они и убивают диких животных, то только ради мехов, которые продают китайцам в обмен на ситец, чай, табак и соль. Охота считается не лучшей профессией: к ней относятся, примерно как у нас к рытью могил.

Несколько раз меня догоняли одинокие всадники-монголы, которые обычно удовольствовались простым объяснением: «Цагаан орос, Хатхыл явна… белый русский, иду в Хатхыл». Мы выкуривали трубку, монгол желал всего наилучшего и с широкой, искренней улыбкой скакал дальше. Какое-то время я еще слышал, как он поет. Их песни удивительно мелодичны, а голоса сильны и чисты, как серебряные флейты. Затем звуки пения становились всё тише, пока наконец совсем не таяли среди холмов, и я снова оставался один.

К концу третьего дня я достиг окрестностей Косогола. Это вулканическое озеро размерами девяносто верст на двенадцать до сих пор подвержено неожиданным землетрясениям, рождающим огромные волны, которые выкатываются далеко на берег. В центре его расположен красивый остров, на котором никто не живет, так как местные испытывают суеверный страх перед озером. На северном берегу Косогола находится буддийский монастырь Ханга-хурэ, русское поселение Хатхыл - на южном, а к западу расположен замечательный и богатый монастырь Дархат-хурэ.

Ночь в Монголии наступает быстро, поэтому путешественник должен готовиться к ней уже на закате. Вечерело, а мне всё еще оставалось пройти пять верст до цели. Слева я заметил отличную скалу, выступающую из склона сопки. Рядом был лес, где можно собрать дров. Место выглядело идеально для ночлега, и я решил остановиться тут. Поужинав, я сидел и смотрел, как медленно гаснут угли костра. Ночь была теплой, мириады ярких звезд зажглись на темнеющем небе. Издали горное эхо донесло до меня крики кочевника, собиравшего своих лошадей. Я свернулся калачиком на земле, поближе к теплой золе, и приготовился провести последнюю ночь в вынужденном одиночестве.

Внезапно я услышал в долине лошадей. Приподнявшись на локтях, я посмотрел с холма вниз. Двое всадников скакали в мою сторону. Несколько раз до этого монголы уже подъезжали ко мне по ночам, привлеченные светом костра. Мы курили трубку и расставались с миром. Однако я был очень удивлен, услышав, как всадники говорят по-русски.

- Похоже вот он, - сказал один.

- Да, давай веревку, - ответил второй.

Я вскочил на ноги и побежал. Но они легко поймали меня, крепко связали руки и перекинули через седло одно из своих вьючных лошадей, как мешок картошки. Мы двинулись по долине вниз, в сторону Косогола.

Я решил не задавать им вопросов и не объяснять, кто я, пока не узнаю, что это за люди. Быть может, это красные, быть может, белые, а быть может, обычные бандиты. Я рассчитывал понять что-нибудь из их разговора, но они, похоже, были так злы, что даже не разговаривали друг с другом, а только молча курили свои большие деревянные трубки.

Через час мы прибыли в Хатхыл, где мои конвоиры бросили меня в темный погреб, захлопнули дверь и оставили наедине с крысами.

Среди всех чувств, вызванных во мне этим инцидентом, самым сильным было любопытство. Кто были эти люди, и с чего вдруг они схватили меня так бесцеремонно?"

Издательская судьба «Азиатской одиссеи» была непростой. Вначале рукопись с восторгом приняли в одной из крупнейших американских фирм Henry Holt and Company. Энтузиазм издателя был настолько велик, что специально для автора в подарок был выпущен эксклюзивный экземпляр книги в дорогом кожаном переплете. Кстати оригинальное авторское название рукописи было довольно странным и остается для меня загадкой The First Clash (Первое столкновение). Название Asian Odyssey было предложено издателем, как наиболее соответствующее духу и содержанию книги.

Книга увидела свет 30 июля 1940 года, но еще до выхода ее из печати посыпались заявки на издание в Европе. Однако дальнейшие события явились полной неожиданностью для всех. Активизация боевых действий в Европе, всеобщее напряжение и тревожные ожидания относительно судьбы Англии и вступления США в войну не лучшим образом сказывались на спросе на книжную продукцию. Продажи книги оказались провальными. За четыре месяца Алешину было перечислено лишь 70 долларов авторских отчислений.
Судьба европейского издания была еще драматичнее. Находившаяся на военном положении Англия ввела запрет на вывод капиталов из страны и драконовские налоги на военные нужды. Так что получить даже то немногое что могли предложить в такой ситуации английские издатели, не представлялось возможным. Да и сама перспектива выхода книги там казалась сомнительной, ибо судьба Великобритании в тот момент многим казалась уже предрешенной.

Выше копия любопытного письма из переписки автора с издателем относительно английского издания, из которого видно, что сам Алешин относился к этим проблемам философски и с юмором.