Усадьба Заповедника насчитывала дюжину строений. Директор привёз Хорева в двухэтажный дом, в одной половине которого жил сам. Первая рабочая встреча состоялась тут же — на половине директора. Мухортин познакомил их всех: Хорева; завхоза Измайлова — худого седоватого татарина, шатена лет сорока пяти, с волосами, закрывающими уши; и начальника охраны Петровича — крепкого, жилистого и улыбающегося черноволосого мужика лет старше пятидесяти с изуродованным лицом: некогда в юности он «попал под медведя» — так говорили в таёжных посёлках.
— Все люди с опытом: Коля в Морском заповеднике находился при той же должности, Петрович в Тарковском заповеднике занимался охраной. Ну, за встречу?
На столе появилась бутылка водки с лёгкой закусью. Но наливать директор не спешил. А вдруг встал и тщательно задёрнул шторы на всех окнах.
— Нас здесь четверо: я и три зама. Сидим вокруг стола, кучно. Один дуплет — и прощай всё верхнее звено руководства. Недовольных тут много. «Тихая жизнь в тайге на всём готовом. Живи и наслаждайся природой». Да.
— Ситуация очень тяжёлая, — начал директор будничным голосом. — Заповедник этот раньше принадлежал Институту флоры и фауны Академии наук. Он нищий — ну не сказать как, вообще. При этом на бумаге — совсем не так. Местная Академия его использовала при отмывании средств. Помните ту дорогу, ухабистую, по которой мы на усадьбу ехали? Она три раза, например, покрыта асфальтом. По документам, естественно. Гараж здесь два раза строили. По тем же бумагам. И по этим же бумагам он имеет два этажа, отапливаемые боксы и комнаты отдыха над ними с бойлерным отоплением. На самом же деле… Завтра поглядите: он сложен из краденых с аэродрома бетонных плит в один этаж и сзади шпалами подпёрт, чтобы не завалился. Передала наука нам Заповедник с уже утверждённым бюджетом, поэтому на этот год — пятнадцать миллионов и ни копейкой больше.
Народ. Сперва те, которые работают у нас. Восемнадцать инспекторов у тебя, Петрович. Их здесь, кстати, по старинке лесниками зовут. Они себя зовут так же, это учти. Четыре — у тебя, Виктор, в науке. — Все уже выпили, и директор незаметно перешёл на «ты». — Но, думаю, будет три. Сегодня один из научников подал заявление в охрану. Там, хочешь не хочешь, зарплата чуть повыше: в науке — пятнадцать тысяч, в охране — семнадцать. У тебя, Петрович, тоже непонятно кто в итоге останется: при переходе из ведомства в ведомство зарплаты всем порезали, народ на низком старте — готов разбегаться. Впрочем, это, может, и к лучшему. Лет пятнадцать здесь толком никто и не работает. Системы обходов нет, патрульные листы не выдаются и не проверяются. Как здесь помер год назад старший лесник, так никто толком охраной не занимается. Как и наукой, впрочем: последний зам уволился года три назад. Вообще, я не должен вам этого говорить, но тем не менее. На усадьбе суммарно живёт восемнадцать сотрудников Заповедника. Кроме вас, естественно. И пять из них имеют справки из дурки.
Теперь про население в целом. Усадьба наша приписана к посёлку Косухино. Это в нём ты сегодня блукал, — кивнул он Виктору. — Градообразующее предприятие — тюрьма. Шестьсот человек сидит, девятьсот охраняет. Большая часть наших кадров — оттуда. Со всеми соответствующими замашками. В остальном же… Вокруг край брошенных военных частей. То есть как брошенных. Военную часть, скажем танковый полк, выводят. А стоял он здесь, в деревне Тарасовке, скажем, пятьдесят лет. И оброс уже кучей гражданских служб, плюс вокруг селились ушедшие в запас прапорщики с семьями. И все так или иначе работали на этот полк. И вот войска ушли, а охвостье осталось. Работы нет — ну вот вообще. Пример — посёлок Козловка, проезжали его. Четыреста человек живут по списку, официально трудоустроены двенадцать — в сельсовете. Естественно, живут с тайги. Стреляют мясо, копают аралию, элеутерококк, всякие дикоросы. К нам всё время лазают, браконьерят, женьшень ищут. Естественно, в охране у них свои люди.
— Как бы и не все, при таком раскладе, — хмыкнул опытный Петрович.
— Но войска-то не все вывели, — заметил Хорев. — Вон, сегодня я на станции меж двух эшелонов к нам путь искал. Откуда-то ж они шли. И куда-то.
— Не все вывели, — согласился Мухортин. — Есть части. Одна здесь — в Барадаше. Танковая бригада. И три полигона вплотную к границам Заповедника. Временами на них учения происходят. Тогда и стрельбы, и танки по границам нашим катаются. Это всё здесь тоже есть. Но самое главное, — и все за столом поняли, что худшее ещё впереди, — всю территорию вокруг планируется присоединить к Заповеднику и создать единую охраняемую территорию — «Земля гретира». И в рамках этого расширения на нас из Москвы будут там и тут валиться новые приказы и распоряжения.
— А со связью здесь что? — Петрович уже успел увидеть на столе дисковый проводной телефон советского образца.
— Со связью, — перехватил инициативу Измайлов, — здесь всё как со всем. Своеобразно, я бы сказал. Сотовые на усадьбе почти не берут. Вернее, берут в одном месте — на площадке между гаражом и конторой. Учитывая, что это самое посещаемое в рабочее время место на всей усадьбе, с разговорами там советую быть осторожнее. А вот с чем здесь хорошо — это с проводным интернетом. Оптоволокно нам протянул сюда один швейцарский фонд. И оплатил его на десять лет вперёд — так что именно с этим можно себе ни в чём не отказывать.
— Правда, проплатил он это оптоволокно два раза, — вступил Мухортин, чувствуя, что его оттирают от разговора. — Когда его тянули сюда первый раз, то местные жители сняли провод первой же ночью, заподозрив, что он из меди. Нашли мы его почти сразу, на задворках местного пункта по приёму металла. Вообще, металлизм здесь очень развит: люди даже шлагбаумы на въезд в воинские части срезали болгаркой, сдавали на чермет. Весной увидите — все окрестности заполыхают: жгут сухую траву. В том числе металлисты, чтобы искать легче было. Бронзовый бюст матроса Шереметьева, героя Гражданской войны, здесь утащили на цветмет в первые годы девяностых. Приносят медные ободки с артиллерийских снарядов: находят неразорвавшиеся на полигонах и сбивают с них.
— Отчаянные люди, — резюмировал Петрович.
-
- Елена Радченко
- Автор проекта
Комментарии