Детективный роман «Заповедник»: человек в дикой природе

Отправили первую партию книг, до конца недели постараемся разослать трек-номера для отслеживания посылок. Пожалуйста, внимательно следите за контактной почтой, чтобы ничего не пропустить.

- Как я ни касаюсь этих проклятых кошек, всюду на американцев натыкаюсь, - бурчал Петрович, придя вечером на фанзу. – Американцы то, американцы сё, у нас соглашение с американцами подписано, это всё мы для американцев делаем… На хрена это им, а? Им своей страны мало?

- Я так понимаю, - Хорев уже довольно глубоко погрузился в экономические отношения внутри экологии и сопутствующей ей науки, - что это всё деньги.

- Да я понимаю, что деньги. Вот, Козлову только что Томас Гэмбл пятьсот баксов неучтёнки на бензин для УАЗика дал. Не в Заповедник и на его нужды, а лично Козлову.

- Ну а временному сотруднику-тигроведу Бердищеву из Ваньцовки – тысячу, для того, чтобы тот протропил двух больших котов до конца марта. При этом Бердищев заключил с Гэмблом соглашение, что он не будет публиковать результаты этих исследований самостоятельно, а только под руководством Томаса и в его команде.

- Ну вот они на наших глазах уже штук пять раздали населению. При том, что мы здесь трёх месяцев не работаем.

• Поддержать издание романа и выбрать вознаграждение по вкусу

- Думаю, что эти пять штук баксов – слабый отзвук тех денег, которые они во всём мире собирают именем этого тигра. Эти ж фонды - на самом деле полноценные корпорации – вроде как тех же British Petroleum или Shell. Просто деньги извлекаются не из нефти, а из кошек. Кидается клич – погибает в диких заснеженных дебрях варварской далёкой России ни в чём не уиноватая дикая кошка! Ну и домохозяйки всей земли – Германии, Голландии, Англии, тех же США – переводят свои скромные двести-триста баксов на её спасение от рук кровавых большевиков. А то и не домохозяйки и не домохозяи, и не триста баксов. Вон, актёр Альбрехтсвилл три миллиона пожертвовал. И это только то что мы с тобой в Гадюкино знаем. То есть, считай, ничего. Думаю, вокруг одного тигра в этих фондах крутятся десятки, если не сотни миллионов долларов.

- И где они, эти доллары?

- Я думал, ты спросишь – ну где они, эти тигры? Которых на доллары сохранили?

- Тигры мне как раз понятно где. В тайге. И им от этих баксов ни холодно и не жарко. Потому что баксы в Америке. Ну и чуть-чуть для блезиру у нас по деревням размазано.

- Ну, ты сам ответил на этот вопрос – там. У них. Крутятся по своим долларовым делам. А здесь для отчётности дают какие-то крохи статистам вроде Козлова или Бердищева. Плюс комитетов в городе насоздавали с названиями. А то, что комитеты, Козлов и Бердищев американцам отписывают – идёт в отчёты о спасении славной киски. И все они заинтересованы чтобы спасать её нужно было как можно дольше.

- Все - и американцы, и комитеты, и Козлов с Бердищевым?

- Ну да.

- И доллары?

- Прежде всего, доллары в этом и заинтересованы. Так что киски отдельно, баксы отдельно, а мы с тобой тоже отдельно и от того и от другого.

Добавили новые лоты: первая новинка – офорты с иллюстрациями художника, охотника и краеве­да Николая Фомина, знакомого вам по иллюстрациям к «Сибирской книге». Размер офорта: 38х28 см, размер изображения: 29х20 см, плотность бумаги – 220 гр/м2. Каждый офорт выполнен в единичном экземпляре и подписан Михаилом Кречмаром.

Следующий лот – фляга с иллюстрацией из романа «Заповедник». Выполнена из нержавеющей стали, имеет емкость в 500 мл и весит 240 грамм. Мы выставили всего пять таких фляг, не упустите возможность приобрести лот из лимитированной серии!

Поддержите проект «Заповедник» и соберите свою уникальную коллекцию лотов. Сделайте предзаказ нового романа и дополните его другими книгами автора, сувенирной продукцией или подпиской на журнал. Только вам решать, какое вознаграждение вы получите.

Доставка всех лотов по России – за наш счет.

Усадьба Заповедника насчитывала дюжину строений. Директор привёз Хорева в двухэтажный дом, в одной половине которого жил сам. Первая рабочая встреча состоялась тут же — на половине директора. Мухортин познакомил их всех: Хорева; завхоза Измайлова — худого седоватого татарина, шатена лет сорока пяти, с волосами, закрывающими уши; и начальника охраны Петровича — крепкого, жилистого и улыбающегося черноволосого мужика лет старше пятидесяти с изуродованным лицом: некогда в юности он «попал под медведя» — так говорили в таёжных посёлках.

— Все люди с опытом: Коля в Морском заповеднике находился при той же должности, Петрович в Тарковском заповеднике занимался охраной. Ну, за встречу?
На столе появилась бутылка водки с лёгкой закусью. Но наливать директор не спешил. А вдруг встал и тщательно задёрнул шторы на всех окнах.

— Нас здесь четверо: я и три зама. Сидим вокруг стола, кучно. Один дуплет — и прощай всё верхнее звено руководства. Недовольных тут много. «Тихая жизнь в тайге на всём готовом. Живи и наслаждайся природой». Да.

— Ситуация очень тяжёлая, — начал директор будничным голосом. — Заповедник этот раньше принадлежал Институту флоры и фауны Академии наук. Он нищий — ну не сказать как, вообще. При этом на бумаге — совсем не так. Местная Академия его использовала при отмывании средств. Помните ту дорогу, ухабистую, по которой мы на усадьбу ехали? Она три раза, например, покрыта асфальтом. По документам, естественно. Гараж здесь два раза строили. По тем же бумагам. И по этим же бумагам он имеет два этажа, отапливаемые боксы и комнаты отдыха над ними с бойлерным отоплением. На самом же деле… Завтра поглядите: он сложен из краденых с аэродрома бетонных плит в один этаж и сзади шпалами подпёрт, чтобы не завалился. Передала наука нам Заповедник с уже утверждённым бюджетом, поэтому на этот год — пятнадцать миллионов и ни копейкой больше.

• Поддержать издание романа и выбрать вознаграждение по вкусу

Народ. Сперва те, которые работают у нас. Восемнадцать инспекторов у тебя, Петрович. Их здесь, кстати, по старинке лесниками зовут. Они себя зовут так же, это учти. Четыре — у тебя, Виктор, в науке. — Все уже выпили, и директор незаметно перешёл на «ты». — Но, думаю, будет три. Сегодня один из научников подал заявление в охрану. Там, хочешь не хочешь, зарплата чуть повыше: в науке — пятнадцать тысяч, в охране — семнадцать. У тебя, Петрович, тоже непонятно кто в итоге останется: при переходе из ведомства в ведомство зарплаты всем порезали, народ на низком старте — готов разбегаться. Впрочем, это, может, и к лучшему. Лет пятнадцать здесь толком никто и не работает. Системы обходов нет, патрульные листы не выдаются и не проверяются. Как здесь помер год назад старший лесник, так никто толком охраной не занимается. Как и наукой, впрочем: последний зам уволился года три назад. Вообще, я не должен вам этого говорить, но тем не менее. На усадьбе суммарно живёт восемнадцать сотрудников Заповедника. Кроме вас, естественно. И пять из них имеют справки из дурки.

Теперь про население в целом. Усадьба наша приписана к посёлку Косухино. Это в нём ты сегодня блукал, — кивнул он Виктору. — Градообразующее предприятие — тюрьма. Шестьсот человек сидит, девятьсот охраняет. Большая часть наших кадров — оттуда. Со всеми соответствующими замашками. В остальном же… Вокруг край брошенных военных частей. То есть как брошенных. Военную часть, скажем танковый полк, выводят. А стоял он здесь, в деревне Тарасовке, скажем, пятьдесят лет. И оброс уже кучей гражданских служб, плюс вокруг селились ушедшие в запас прапорщики с семьями. И все так или иначе работали на этот полк. И вот войска ушли, а охвостье осталось. Работы нет — ну вот вообще. Пример — посёлок Козловка, проезжали его. Четыреста человек живут по списку, официально трудоустроены двенадцать — в сельсовете. Естественно, живут с тайги. Стреляют мясо, копают аралию, элеутерококк, всякие дикоросы. К нам всё время лазают, браконьерят, женьшень ищут. Естественно, в охране у них свои люди.

— Как бы и не все, при таком раскладе, — хмыкнул опытный Петрович.

— Но войска-то не все вывели, — заметил Хорев. — Вон, сегодня я на станции меж двух эшелонов к нам путь искал. Откуда-то ж они шли. И куда-то.

— Не все вывели, — согласился Мухортин. — Есть части. Одна здесь — в Барадаше. Танковая бригада. И три полигона вплотную к границам Заповедника. Временами на них учения происходят. Тогда и стрельбы, и танки по границам нашим катаются. Это всё здесь тоже есть. Но самое главное, — и все за столом поняли, что худшее ещё впереди, — всю территорию вокруг планируется присоединить к Заповеднику и создать единую охраняемую территорию — «Земля гретира». И в рамках этого расширения на нас из Москвы будут там и тут валиться новые приказы и распоряжения.

— А со связью здесь что? — Петрович уже успел увидеть на столе дисковый проводной телефон советского образца.

— Со связью, — перехватил инициативу Измайлов, — здесь всё как со всем. Своеобразно, я бы сказал. Сотовые на усадьбе почти не берут. Вернее, берут в одном месте — на площадке между гаражом и конторой. Учитывая, что это самое посещаемое в рабочее время место на всей усадьбе, с разговорами там советую быть осторожнее. А вот с чем здесь хорошо — это с проводным интернетом. Оптоволокно нам протянул сюда один швейцарский фонд. И оплатил его на десять лет вперёд — так что именно с этим можно себе ни в чём не отказывать.

— Правда, проплатил он это оптоволокно два раза, — вступил Мухортин, чувствуя, что его оттирают от разговора. — Когда его тянули сюда первый раз, то местные жители сняли провод первой же ночью, заподозрив, что он из меди. Нашли мы его почти сразу, на задворках местного пункта по приёму металла. Вообще, металлизм здесь очень развит: люди даже шлагбаумы на въезд в воинские части срезали болгаркой, сдавали на чермет. Весной увидите — все окрестности заполыхают: жгут сухую траву. В том числе металлисты, чтобы искать легче было. Бронзовый бюст матроса Шереметьева, героя Гражданской войны, здесь утащили на цветмет в первые годы девяностых. Приносят медные ободки с артиллерийских снарядов: находят неразорвавшиеся на полигонах и сбивают с них.

— Отчаянные люди, — резюмировал Петрович.

• Оформите предзаказ на "Заповедник" и получите роман одним из первых

Со дня, когда останки троих жертв чудовищного хищника были обнаружены едва ли не в черте посёлка прошло уже полтора месяца. Как обычно, история эта, тем более, не коснувшаяся напрямую всех местных жителей, уже и забылась. Однако, утром, в начале сентября, в кабинет Хорева вошёл сосредоточенный Петрович.

- Поехали. Гретир подворье раcхерачил. На окраине Тарасовки. У какого-то Колдырина.

Хорев уже знал, из анализа устной информации, что гретир материализуется из окружающих дебрей именно таким способом – внезапно-неожиданно учиняет некое невиданное разорение. Да и собственный опыт уже какой-никакой имелся. Он пожал плечами и полез на своё место в казённой «буханке» рядом с Петровичем.

Тарасовка была остатком военного городка, где располагался артиллерийский полк. Полк, в начале 1990-х вывели, но, как это водилось во всех аналогичных случаях, никто не задумался, куда девать наросшую на военную часть гражданскую составляющую. А гражданское население таких посёлков всегда превышало военную, иногда в полтора-два раза. Так и в Тарасовке – на момент моего описания проживало там восемьсот человек, остальные или разъехались сами по себе или умерли от различных естественных-неестественных причин, подобных тем, что массово разбросаны по страницам моей книги.

Основной трудящейся прослойкой в Тарасовке были многочисленные там до невероятия бабаньки. Бабаньки эти нагородили вдоль федеральной трассы ларьков из остатков брошенных домов и торговали там пирожками и фаршированными блинами в ассортименте.

- Вот туда и идут наши заповедные олени и козы, - махнул Петрович рукой в сторону этих фантасмагорических торговых рядов.

Бабаньки призывно захихикали из-за листов битого шифера.

• Поддержать издание романа и выбрать вознаграждение по вкусу

Фермер Колдырин имел обширное подворье возле самой тайги, так, чтобы из окон своего дома можно было озирать примыкающий к опушке луг. На лугу паслись три десятка баранов - всё состояние фермера. Обычно паслись, потому что сейчас они убежали куда-то за речку и оттуда доносилось только их жалобное блеяние.

Подворье же Колдырина выглядело так, как обычно выглядит открытый ящик комода с любовно уложенными хозяйкой вещами, когда игривая кошка собирается сделать в нём лёжку.

Дощатый двухметровый забор был повален, причём как наружу, так и внутрь. Два сарая с какой-то нехитрой фермерской мелочью были раздавлены, словно кто-то огромный прилёг на них сверху. Угол дома был сбит, с крыши съехал лист шифера. Сруб колодца оказался вмят в землю. Хозяин, невысокий, пожилой мужичишка, коренастого сложения, со следами глубочайшего пожизненного похмелья на лице, сидел посреди этого разорения на поваленной бочке из под горючего и ныл в пространство.

- Развели иииродов! Житья скоро не станет! В тайгу не заглянешь, сожрут! Двадцать лет прахом пошли! В суд подам! А шарик-то круглый, ещё встретимся с вами, кровопивцы!

По участку бродил неизменный Козькин и что-то записывал на бумажку.

Из краткого общения с участковым понятно стало немногое. Вроде бы Колдырин проснулся от того, что на участке что-то возится и воняет. Выглянул в окно, увидал какие-то огромные горящие глаза, как фары, испугался, и сел в подвал, пока грохот снаружи не прекратился. Потом уж начал жаловаться и поднял тревогу.

Петрович меж тем бродил по участку, изучая следы. Потом, ничего никому не говоря, махнул Хореву рукой и сел в машину.

- Здоровый, да. Не меньше сотки, а то и сто тридцатка. Никак не пятьдесят четвёрка. В общем, пусть Козькин разбирается, его дело.

- Сотка – чего?

- Да не чего, а что. Номер такой модели. Бульдозер С100. Или 130. Кто-то по пьяне во двор заехал, и развернулся на нём. А то что глаза он здоровые как фары видел – так это фары и были.

- А то что воняет он?

- Так бульдозер и воняет. Ещё как причём. Выхлопом и солярвой. Не бери в голову. Обычная сельская история.

• Оформите предзаказ на "Заповедник" и получите роман одним из первых